Слабое свечение неба - Юрий Владимирович Сапожников

Со стороны Каменки к берегу, где черными внутренностями запятнала подъезды к воде вчера днем взорванная нацистская бронемашина, выкатился ее собрат, тоже БМП 2, этот в полосатом камуфляже, следом, тяжело прожимая грунт, появился танк с навесным минным тралом, густо укрытый вплетенными в маскировочную сетку хвойными зелеными ветками.

В глубине души Савельев надеялся, что тяжелой техники тут не будет, поэтому, когда после короткой паузы с переговорами высунувшегося танкиста со своим польско-бандеровским руководством, танк заревел дизелем и двинулся на понтоны, Георгий тоскливо подумал, что план, казавшийся еще сегодня ночью неплохим — на самом деле не слишком удачный. Вряд ли капитан остановит танк со своими навыками стрельбы из «Метиса». А паршивая БМП на понтон не торопится, ждет, когда завешанный ветками монстр вылезет на другой берег. Следом за танком, пригибаясь, по чуть притопленной переправе, по колено в воде двинулись пехотинцы, прячась за стальной тушей.

Наши ждут сигнала. Начало боя — выстрел снайпера, его, Савельева, которому убивать никого и никогда не хотелось совсем, потому что — вправе ли отнимать то, что дать не в силах? Давеча тоже вспоминал об этом тезисе, глупом, поповском, раскисшем от измочаленности, поэтому вчера стрелял нацистскому десантнику в бронежилет, в грудную пластину, давал шанс, хотя было близко — мог бы уверенно, между ключиц в шею, или в лицо — чтоб наповал. Вышло еще хуже — вместо быстрой смерти получил человек гибель в адском пламени фугасного танкового выстрела.

— Прости меня, господи…Милосерден буду, как велено. В локоть ему, чтоб только заорал. Начали, ребята…

Пуля, однако, попала торчащему в люке танкисту по лежащей на крышке кисти, разметала ее в ошметки и срикошетила в подбородок, лишив половины головы. Лукавые, обманные мысли — не хотел я, чужой промысел.

Обдираясь о шершавый ствол, Савельев сиганул с дерева вниз, тут же услышал выстрел «Метиса» выше и далеко от переправы, хлопок Мызиного подствольника и заливистые автоматные разноголосые очереди. Бой начался. Перехватив половчее длинное весло СВД, Георгий помчался вперед, к реке, забирая чуть ниже по течению, на облюбованный с вечера плоский бугорок, бежал, прося у неба — только бы не сломать на кочках лодыжку, добраться до позиции, успеть, пока живы ребята в заслоне.

Утренний птичий пересвист, беспечный, выводящий трели на все лады, сменивший задумчивую ночную, первую мартовскую, соловьиную песню, безжалостно оборвал бой железным стрекотаньем пуль, разрывами гранатометных выстрелов, воплями, лязгом гусениц, надежно прикрыл это все сверху черной куделью дыма.

После первого своего пуска, отчаянно вращая маховики прицела, поправляя летящую по спирали ракету в задний скат башни танка, взбирающегося на наш уже, левый, берег, Зорин было радостно чуть не выпрыгнул из укрытия, заорал в общем шуме, срывая голос:

— Есть!! Получай, суки!..

Своенравная ракета, однако, вильнула к выхлопным трубам, к щиту МТО, и вместо затылка башни врезалась с визжанием в задний гусеничный каток, лишив модернизированный, усиленный навесной броней и камуфляжем, Т-64 левой гусеницы, блестящей змеей сдернутой вперед, пока мехвод не застопорил ход. Танк чуть довернуло влево, и теперь он встал на подъеме, пересекши уже переправу, подставив левый борт Зорину.

Проклиная свою криворукость и прихотливую ракету, Виктор совершенно забыл про семенящую за танком пехоту, теперь, еле заметную на расстоянии почти полкилометра, но начавшую активно поливать с автоматов прячущее его позицию упавшее дерево и красные вербяные кусты. Что-то долетало, в основном сыпали ниже, поднимали чавкающие всплески береговой болотины. Замена пускового контейнера далась Виктору на удивление легко — он спокойно взгромоздил пятнадцать килограммов смерти на треногу, не обращая внимания на пересвист свинцовых градин.

Уже приникнув к прицелу, наводясь на спасающийся дымзавесой обездвиженный бандеровский танк, Зорин видел — из своей засады обкидал азовских десантников с подствольника Мыза, оттуда же сыпал короткими очередями, наверное, ярославский бизнесмен Костя, рассеивал пятнистые фигурки по прибрежным кустам, подсоблял обнаруженному своему командиру.

— Парни, дайте выстрелить, разок еще!! Кройте их, навожусь! Минута…

Танк, подбитый на подъеме, прятался, отстреляв вокруг гранатки дыма, экипаж, видно, опытный, чинить гусеницу не спешил, степенно поворачивал башню назад, хотел нашарить у себя за левым плечом подлого ракетчика.

Спиральный след первого выстрела, однако, выдал Зорина. С правого берега по команде наблюдателей выкатилась на понтон, опасливо пробуя подтопленный мост, БМП, башня, уже повернута к поваленному дереву на другом берегу, и издалека — с километра, плотно, вперемешку с различимыми еще хмурым утром трассерами, в щепки и грязь пошла рубить из автоматической 30-миллиметровой пушки кусты, корни, и черную, жирную землю. Виктора будто хватанул кто-то за ногу у колена, дернул его, ползущего, в сторону, да и отпустил резко, бросил, покатившегося кувырком капитана в сторону от ракетного станка.

Он остался лежать на спине, в задранном на щеки бушлате с внезапно промокшим кровью, ставшим тяжелым подолом, раскинув безвольные руки, желая только поднять их к лицу, заслониться от тяжеленных водяных капель, отвесно падающих ему в раскрытые глаза. Над дождевой стеной, под пасмурными облаками, металась одинокая черная птица, искала разрыва в тучах, за которым всегда сияет солнце. Зорин держал уходящее сознание, приклеившись взглядом к этой отчаянной птице, крайним усилием ватных рук рвал из брюк расстегнутый ремень, перевалясь на левый бок, неловко, не глядя на черную глянцевую мясную культю, кое-где облепленную землей, со свистящими фонтанчиками алого кровяного сока, затягивал бедро брезентовой удавкой.

Оливковая тренога «Метиса» стоит, как ни в чем не бывало. Не попал по ней блядский БМП. Ракета установлена, осталось навестись и — дело сделано. Убившему его стрелку с фашистской машины уже не отомстить, но танк добить — еще можно. Вот только надо вытряхнуть из левой перчатки шприц-тюбик промедола, ширнуть в ногу, и доделать дело. Вдалеке вроде бы раздался свист — неужто едет наша керосинка и ведет ее молчаливый и строгий, нечаянно обиженный, твердоглазый танкист Миша? Погоди, земляк, рано еще!! Выкатишься к переправе и сожжет тебя обездвиженный, но вполне еще опасный бандеровский танк, застрявший носом кверху, влупит твоему, не видящему его за скатом берега, Т-80 в упор в нижний лист брони подкалиберную занозу — и нет больше заблудившегося геройского экипажа.

Савельев увидел, перебегая к берегу, бухнувшись на колени на бугорке, как измолотила позицию капитана из-за реки БМП, а подбитый в гусеницу вражеский танк, будто успокоившись, залязгал внутри своей дымовой завесы люками, там готовились чинить гусеницу, и остатки прикрывающей пехоты загомонили за бугром, у речки, совещались о чем-то торопливо. Мыза и Константин затихли внизу, у самого берега, переползали в кустах, меняя позицию. Вот и повоевали — остался последний козырь. Пока