Без права на возврат - Елена Мейсак

Очнулась она уже в Генкиных объятиях. Припарковав машину у смотровой площадки, он сгреб ее в охапку и целовал почти до потери сознания. Когда они, наконец, смогли оторваться друг от друга, запотевшие стекла превратили машину в баню.

Генка, словно заметив ее настроение, нарисовал на лобовом стекле значок американского доллара и заговорщицки ей подмигнул. Точно так же он сделал и тогда, двадцать лет назад. Ее спутника словно подменили. Из холодного, угрюмого страдальца он вновь превратился в игривого льва, каким она и помнила его раньше.

На его губах блуждала улыбка, Генка выглядел счастливым. Она решила подыграть ему, тем более, обстановка располагала, заманивая в мир приключений.

– Ген, сколько времени? – она помнила все свои слова, в тот вечер оброненные, словно невзначай.

– Двенадцатый час, – взглянув на старые часы, пробубнил он, – я люблю тебя, Оль.

– Нам пора домой. Тебя наверняка заждались, – будто не расслышав признания, отозвалась она.

Вставив ключ в замок зажигания, Генка включил поворотник и собрался трогаться. В этот момент ее телефон запищал. Чары рассеялись. Это было видно и по Генке, который про себя явно выругался.

Смартфон улыбался значком так некстати пришедшего емейла. Не понимая даже, зачем это делает, она нажала на пиктограмму. В ящике лежало сообщение от странного отправителя, назвавшего себя Вершитель Реальности.

Чувствуя себя полной идиоткой, рискующей словить вирус на телефон неизвестно ради чего, она открыла письмо. Ворошитель реальности прислал ей ссылку на репортаж новостей, который она хотела посмотреть еще с утра, но пропустила, самозабвенно занимаясь любовью с Генкой.

А сейчас диктор унес ее во вчера. Ролик не сообщил ничего нового, лихорадочно пересказывая события бензиновой ночи в лесу. И когда история уже подходила к концу, на переднем плане показали носилки с наглухо задернутой простыней. За ними несли еще одни, точно такие же.

Кровь начала медленно сходить с ее лица. Так что же, выходит, кто-то все-таки погиб в том пожарище? В это время, откуда ни возьмись возникший ветер резко сдернул простыню со вторых носилок, представляя ее взгляду месиво из того, что еще некогда было человеком. Обугленная головешка сверкала пустыми, слипшимися глазницами, словно упрекая этот мир за то, что он выродился таким.

Увидев головешку, Ольга зажала рот и пулей вылетела из машины. Едва успев завернуть за небольшой кустарник, она скрючилась под каким-то деревом. Немного придя в себя, она достала из сумочки бумажные платочки и вытерла лицо. Черт! Теперь от нее будет вонять, словно это не она, а перебравший на дискотеке юнец.

Возвращаться в машину и продолжать эксперименты с поцелуями ей больше не светило, поэтому она просто повернулась и тихо побрела в направлении улицы Косыгина, надеясь прийти в себя хоть немного. Боже, какой ужас!

Всхлипывая и кое-как волоча ноги, она брела, не замечая никого вокруг. Идти было далеко. Она даже не обратила внимания, что все это время Генка медленно едет рядом. Поравнявшись с ней, он посигналил, но не получив ответа, остановил машину и пошел пешком.

– Оль, куда ты отправилась? Что случилось? Садись в машину, расскажи все по порядку!

Сопротивляться сил больше не было. Она уселась в машину, и тут ее накрыло.

Обняв ее сотрясающееся в рыданиях тело, Генка пытался ее успокоить.

– Оль, это не местные жители. Я только что просмотрел этот ролик, это тела тех людей, что совершили поджог. Наверное, они получили по заслугам.

Она отняла от его плеча залитое слезами лицо.

– Ген, ты что же говоришь такое? Допустим, эти двое спившихся бомжей действительно совершили зло. Допустим, они не должны были палить лес. Но разве ты не считаешь, что они не заслужили столь страшной смерти?

– Мне кажется, не нам решать, кто чего в этой жизни достоин. Я тоже не заслужил порции угарного газа, и гроба деревянного вместо погон подполковника не заслужил тоже. Но разве же кто-то спросил? – его голос был грустным.

Вытерев слезы, она отклонилась и прижалась к спинке своего сиденья.

– Я вообще не понимаю, что здесь происходит. Помнишь старый графский парк? Нас туда детьми из школы на экскурсии водили, рассказывали, что когда-то здесь было поместье, балы давали…Я такая фантазерка была, знаешь. Все ходила там и представляла, как дамы в кремовых бальных платьях и шелковых перчатках танцевали со своими элегантными спутниками, как хозяин поместья выдал замуж дочь, женил сына. И как потом пришли большевики и все загробастали. Помню, что когда я рассказала свои фантазии маме, она запретила мне даже в страшном сне повторять это вновь.

Потом Союз распался, и особняк, и до этого-то изрядно потрепанный временем, развалился вместе с ним. Но вместо того, чтобы восстанавливать, его просто стерли с лица земли и на его месте построили психиатрический диспансер. Слава богу, хоть парк не тронули, хотя и могли бы.

Но представь хоть на минуту, что сумасшедший, который затеял эту бензиновую оркестровку, мог бы не только лес у будущей гостиницы спалить, но и этот парк тоже? Просто взять, бензином облить и спалить? И парк этот, и всех больных за компанию?

А помнишь, как вырубали дубовую рощицу под строительство жилого комплекса? Заселили его, а потом взяли и вырубили остатки рощи под точно такой же? И как жители первого комплекса писали петиции и устраивали пикеты против уплотнения застройки? Почему псих этот не пришел тогда и не спалил рощицу? Почему он выбрал именно наш лес?

– Видимо, потому, что это не его игра.

– Что ты имеешь в виду?

– Ничего особенного. Но если бы я попытался влезть в шкуру этого явно нездорового человека и проследить ход его загаженных паразитами мыслей, то, наверное, решил бы, что ни психиатрическая лечебница, ни, тем более, дубовая рощица его не касаются. Не его дело, понимаешь?

– Нет, не понимаю.

– Давай предположим, что лес спалил кто-то, кому будущий отель может явно мешать. Кто-то из дачников, например. Кто-то, кто сам писал петиции и обивал пороги, но в душу которого просто наплевали? Вот он и решил отомстить. Возможно, этот лес ему был чем-то дорог. Но парк и рощица ему чужие. И когда все эти люди вышли на пикеты, и против строительства диспансера чуть ни в жилом районе, и против нового комплекса, то, возможно, он решил, что все они участники одной большой пробки, так что пусть сами и разбираются.

– Но причем тут одна большая пробка?

– Как-то я вычитал шутку на светящейся штуке, что-то вроде того, что люди, которые жалуются на пробки, стоя в ней, просто нелепы.

– Но почему?

– Да потому, что они тоже участники той же самой пробки!

– И что?

– Да как же ты не понимаешь, господи ты боже мой, люди, которые стоят в большой пробке и уныло жалуются на нее, сами же ее и создали! Если бы они остались дома или поехали на метро, то и пробки никакой бы не было. Так и здесь. Для того, чтобы жители первого жилого комплекса могли здесь жить, вырубили часть рощицы для них. Но этим людям в их пустые головы не смогло прийти, что не такие уж они и драгоценные, чтобы для них здесь создавали венценосные условия. Многие из них обычные понаделавшие долгов неудачники с жильем, размеры которого не позволяют им завести собачку крупнее их сумочки! Отчего же они решили, что кто-то пожелает отказаться от барышей ради них? Вот щас, ага! Топнула царевна ножкой, пригрозила из сумочки собачкой и оставьте нам быстро дубы! – Генкин голос низким злым баритоном растекался по древней обшивке авто, – даже упоротый маньяк не захочет помогать тем, благодаря которым все это и началось. Пусть на себе, а еще лучше, на своих детях почувствуют, каково это, когда дорогие твоему сердцу вековые деревья пилят лишь только для того, чтобы здесь прошла очередная дорога или построили очередной никому не нужный жилой комплекс.