День из чужой жизни - Дарья Кожевникова

— После первой и второй… — проворчала я, снова наливая.

— Ну ты, мать, даешь. — Ирке пришлось сделать то же самое, чтобы не отставать. Ну а потом у нас и беседа как-то наладилась. Ирка была единственным человеком, которому я, не сомневаясь, подставила бы незащищенную спину, зная, что она никогда не опустится до подлого удара сзади. В лоб тебе любую гадость может про тебя же рассказать — это да, за что ее многие и не любят. Но лично я ее именно за это всегда и ценила. За то, что и правду всегда расскажет и что довериться ей в то же время можно, зная, что она другим не продаст. Вот я ей и выложила все, как на духу. И про свидание с неблаговерным, и про предательство Николая. Все.

— И это по такому поводу мы рыдаем? — фыркнула Ирка, так как я снова не сдержалась, всхлипнула пару раз. — Ну и дура же ты, Людка!

— Ну здрасте! — опешила я. — А что же мне теперь радоваться, что меня снова предали?

— Да кто тебя предал-то? Николай? А ты что, замуж за него собралась? Или он что-то тебе обещал? Нет? Так какого рожна ты тогда вообще распустила тут сопли? Классно провела время с классным мужиком! Ну а что настал этому конец — так ничто в нашей жизни не вечно! Почерпни из прошлого все, что сможешь, — и вперед, к светлому будущему! Знаешь, я на твоем месте не стала бы ему звонить и все выкладывать по телефону! Наоборот, позвала бы его к себе, затащила бы в постель. И преподнесла бы ему всю правду где-нибудь между делом, а потом заставила бы отрабатывать нанесенную мне моральную травму до самого утра, так чтобы еле ноги унес, а трусы вообще бы забыл под кроватью!

— Да ну тебя, сумасшедшая! — Я расхохоталась, может, немножко нервным, но все равно искренним смехом.

— И осталась бы в коллекции моих воспоминаний еще одна волшебная ночь, — невозмутимо закончила Ирка. — Людка, ну когда ты научишься не вкладывать душу во все, за что только возьмешься? Ты, наверное, и картошку с сочувственным придыханием чистишь? Ах, бедненькая картошечка, совсем без кожицы остается, ой, как ее жалко… Ну нельзя так, пойми! Ведь на такое отношение ко всему никакой сердечной мышцы не хватит! Ты ж ее иссушишь на корню чрезмерным употреблением!

— Так что ж мне теперь делать-то?

— Жить! Просто жить! И получать от этого удовольствие! Эх, жалко, что я на твое свидание с Гутяриным не попала! Вот уж хотелось бы в его кобелячьи глазки-то заглянуть! Давай-ка за это выпьем! Наливай!

Да, славненько мы с Иркой вчера посидели, ничего не скажешь! Я даже не помню, как и во сколько заснула! К счастью, проснулась раньше обычного. Точнее, вначале просто поднялась на автопилоте, фаянсового друга навестить. Потом зашла в ванную помыть руки. А вот как увидела свою физиономию в зеркале — вот тут уже и проснулась! Было отчего! Потому что похожа я была на покусанную пчелами ведьму, которая к тому же накануне крайне неудачно приземлилась на своей метле. Хорошо, что время у меня было в запасе! Я срочно принялась реанимировать свою внешность: компрессы из сырой картошки на глаза, маска из желтка на все остальное. Не знаю, кому как, а мне это всегда хорошо помогает. Сегодня тоже помогло. Так что гораздо сложнее, чем с лицом, оказалось разобраться с телефоном. Что я там наковыряла в нем с пьяными глазками? Помню, что под чутким Иркиным руководством пыталась внести номер Николая в черный список. Ирка так горячо в этом участвовала, что едва экран своего компа не пробила, пытаясь через него до меня дотянуться. В итоге мы с ней совместными усилиями чего-то такого наворотили, что у телефона, по-моему, начался нервный тик. Но если с собой, с любимой, у меня хватило времени разобраться, то на телефон его уже не было. Так что пришлось кинуть заглючившую трубку в сумку и бежать, пока не опоздала.

На работе тоже оказалось не до телефона, поскольку день начался со скандала. Так сказать, искру из меня высекли в отделе кадров: вызвали и попросили отпуск перенести, он у меня в графике был на июль запланирован. Уже который год подряд. И уже который год подряд я соглашалась его передвинуть на гораздо более печальный месяц: у кого-то что-то «случалось», и этот кто-то с легким сердцем дезертировал, а меня, безотказную дуру, оставляли вместо него, ввиду внезапно возникшей нехватки кадров. Вот и на этот раз разговор начался издалека: у меня семеро по лавкам не плачут, и с мужем отпуск не требуется совмещать. Так, может, я… Но я решила, что всему есть предел и что в конце концов пора уже людям об этом напомнить, если они это сами напрочь забыли. Или если совесть потеряли окончательно.

— Ни на день! — отрезала я, всем своим видом показывая, что решения своего не изменю, так что даже не стоит начинать уговоры. Но меня все же принялись уговаривать, причем очень активно, даже подключили к этому мое непосредственное руководство — видимо, надо было отпустить кого-то из «особо приближенных». Только этих «приближенных» год от года меньше не становится, а жизнь у меня всего одна. Так что я с каменным лицом сообщила всем, что я точно такой же человек, а чужие проблемы меня не касаются, потому что своих предостаточно. Услышав от меня такое, мои оппоненты тоже изменили тон и заявили, что могут оставить меня на работе и приказом, по производственной необходимости. Ох, не стоило им этого делать! Я в ответ напомнила им условия нашего трудового соглашения и поинтересовалась, когда мне собираются предоставить мои отгулы, хотя бы из тех, которые обязаны были предоставить еще в прошлом году? Тридцать два дня, между прочим, в том числе прерванный отпуск, который мне и сдвинули и догулять все равно не дали! В ответ мне начали мямлить что-то гневно-невразумительное, и тут меня окончательно понесло. Я написала заявление на отгулы, аж на целые две недели, начиная с сегодняшнего дня, и с ним направилась прямиком к директору. А он, то ли от неожиданности, то ли в благодарность за то, что приютила ему Леонида, это заявление мне подписал. Так что, неожиданно как для себя, так и для окружающих, к одиннадцати часам я оказалась за оградой родного завода, вольная, как ветер. Уже остывая и спрашивая себя, а может, и не стоило так распаляться? И вместе с тем задаваясь вопросом, а что я буду делать в течение этих двух недель? Вожделенная свобода свалилась на меня как-то уж слишком неожиданно. А тут еще и голова работала не то чтобы с пятого на десятое, а вообще с девятого на тридцать второе. Поэтому в итоге я решила, что, для начала, неплохо было бы вернуться сейчас домой и как следует выспаться. А потом, уже на свежую голову и осознав свое внезапное счастье, решать, как мне им распорядиться.

Разбудил меня телефонный звонок, что стало для меня неожиданностью. Не сам факт, что мне позвонили, а то, что мой телефон снова надумал заработать. Но, как тут же выяснилось из разговора, сработать мой аппарат решил в качестве исключения: звонил следователь Силантьев, который уже готов был организовать операцию по моему спасению.

— Простите, — смутилась я. — Это я во всем виновата, вчера неудачно поиграла с телефонными настройками. Хотела внести кое-кого в пресловутый черный список, а в итоге получилось так, как будто я чернила из этого черного списка разлила по всему телефону. Понимаю, что несвоевременно все получилось.

— Слишком несвоевременно, Людмила Ивановна. Но раз уж все обошлось, то слава богу. Значит, с вами все в порядке? Я, собственно, только из-за этого и звонил. Меры по вашей безопасности, к сожалению, принять пока еще не удается, не нашли такой возможности. А господин Кожин убедительно меня просил…