AMERICAN’ец. Жизнь и удивительные приключения авантюриста графа Фёдора Ивановича Толстого - Дмитрий Миропольский

Уоррен с Резановым расположились в креслах, воздали должное ароматному напитку и обменялись для приличия пустыми фразами про погоду и здоровье. Скоро перешли к делу. Николай Петрович догадывался, о чём захочет говорить сэр Джон, — и не обманулся в ожиданиях.

— Прожект капитана Крузенштерна вызывает в Лондоне растущий интерес, — начал британец. — Экспедиция по большей части готова. Команда, снаряжение… Полагаю, вас можно поздравить? Дело стало лишь за формальностями, и летом русские под вашим водительством двинутся в первый кругосветный поход.

Николай Петрович не торопился отвечать. Он посмаковал херес и лишь после этого заговорил со вздохом.

— Увы, сэр Джон, я не готов разделить ваш оптимизм ни насчёт своего водительства, ни насчёт готовности, ни насчёт самого путешествия. Вы же знаете, я человек сухопутный, и при одной только мысли о том, чтобы оказаться в ненадёжной скорлупке посреди океана, делается у меня тоска. А касаемо готовности — я склонен полагаться на мнение адмирала Чичагова. Он решительно возражал и возражает против затеи Крузенштерна. Говорит, что, не умея и не имея средств строить суда, нельзя объехать вокруг света.

— Будет вам, — усмехнулся Уоррен. — На что нужны российские суда, когда Крузенштернов помощник Лисянский направлен в Лондон для покупки двух шлюпов? У нас лучшие корабли в мире, можете быть покойны. Самое большее через месяц их приведут в Петербург. А расположение вашего императора, насколько я знаю, помогло урегулировать и финансовые проблемы. Хороший кредит на восемь лет, полтораста тысяч золотом из казны… Об этом только мечтать можно!

Резанов изогнул дугою бровь.

— Однако ваша осведомлённость делает вам честь… и не делает чести излишней болтливости моих чиновников, — вынужденно признался он. — Но всё же, согласитесь, когда не найти для путешествия ни астронома, ни учёного, ни натуралиста, ни приличного врача, пускаться в путь кругом света — неосмотрительная дерзость. К тому же вам, вероятно, известно о настоянии Крузенштерна, чтобы команда была русской и чтобы на суда брали одних только добровольцев… Адмирал Чичагов прав сто раз: даже если бы матросы и офицеры были хороши, какой из всего этого может получиться толк?

Британец поднялся из кресел, чтобы снова наполнить рюмки хересом, и шитьё на его мундире заиграло в пламени свечей. Не так давно баронет Джон Борлэз Уоррен принял из рук своего короля Георга Третьего адмиральские регалии. Баронет заслужил высокий чин, став настоящим ужасом для флотилий Наполеона: фрегаты под командованием сэра Джона потопили и пленили достаточно французских кораблей. Он судил о морских делах не понаслышке.

— Конечно, и вам, и нам было бы куда спокойнее видеть в экспедиции британцев. — Посланник поднял на гостя тяжёлый взгляд и с нажимом повторил: — Нам было бы намного спокойнее! Господин Резанов, давайте начистоту. Крузенштерн желает командовать именно русской экспедицией, первой в истории. Но какая же она будет русская, если в команде окажутся английские офицеры и матросы, в сопровождении — европейские учёные, врачи, натуралисты, и все они выйдут в море на британских судах? Что в этом походе будет русским? Порох? Солонина? Камергер его величества на борту? О, да — ещё начальная и конечная точки путешествия… Поэтому Крузенштерн упорствовал и добивался своего. Ваше участие также говорит о том, что прожект прекрасно продуман и подготовлен — настолько, насколько это вообще возможно.

Заметив протестующий жест Николая Петровича, сэр Джон продолжил:

— Не надо скромничать, дорогой друг! Ваше положение и ваши заслуги свидетельствуют о безусловных личных достоинствах. Создание Российско-Американской Компании, равно как и её успехи, наилучшим образом подтверждает ваши деловые качества. Экспедиция решена, в июле вы отплываете… Я хотел бы говорить с вами о том, что будет дальше.

Ну наконец-то! Джон Борлэз Уоррен — специальный британский посланник, член британского парламента и британского Тайного совета, контр-адмирал британского флота. Николай Петрович — обер-прокурор российского Сената, камергер российского императорского двора, основатель и совладелец российской торговой компании на двух континентах, которому вдобавок назначено возглавить первое российское посольство в Японию. Конечно, их встреча затеяна не для светской болтовни про честолюбие Крузенштерна и скорую отправку экспедиции, чтобы до холодов пройти Балтику и оказаться в незамерзающих водах.

Не может и не будет Британия — владычица морей — спокойно и безучастно смотреть, как Россия выходит на просторы Мирового океана! Освоение Северной Америки, пушная торговля с Китаем, вывоз индийских товаров — всё это привычные занятия и источник огромных доходов англичан, монополию которых теперь вознамерились нарушить русские.

Оба собеседника отменно представляли себе последствия похода. Слишком явно две империи оказывались в противоречии между собой, слишком серьёзные интересы приходили в столкновение, — и Резанов совсем не хотел оказаться его жертвой. Ждал он этого разговора, ждал с нетерпением, ибо давно уже пришла пора обсудить с британцем особо деликатные темы.

— Извольте, — сказал Николай Петрович, оставил расслабленный тон и легко поднялся на ноги. — Полагаю, мы с вами достаточно давно и хорошо знакомы, а разговор наш имеет достаточно частное свойство, чтобы обойтись без лишних политесов.

— Вот и славно. — Уоррен снова наполнил рюмки. — В таком случае позвольте вам представить моего коллегу… Мистер Грант!

На зов сэра Джона из-за портьеры, прикрывавшей дверь из соседней комнаты, в кабинет шагнул молодой человек, с виду — почти юноша. Внешность его была не примечательна, однако Резанов обратил внимание на офицерскую выправку, подчёркнутую безукоризненным статским платьем, на правильные черты лица вошедшего и светлые глаза, взгляд которых выдавал живой ум.

Уоррен подвёл его к Николаю Петровичу:

— Позвольте представить вам Кохуна Гранта. Лейтенант прибыл в Петербург, можно сказать, исключительно ради общения с вами, господин Резанов… Не станем терять времени, джентльмены. У нас предостаточно вопросов, которые представляют взаимный интерес.

С этими словами сэр Джон налил херес в третью рюмку и пригласил своих гостей садиться поудобнее: разговор предстоял серьёзный.

Обер-гофмаршал Александр Львович Нарышкин славился своим хлебосольством далеко за пределами Петербурга и самой России. Император Александр, будучи в добром расположении духа, называл его прилюдно кузеном, а на загородную дачу князя приглашал порой иностранных государей. Александр Львович сделался директором Императорских театров в царствование Павла и пост свой сохранил при его сыне: он знал толк во всевозможных увеселениях, деньги на которые тратил без счёта.

Три летних месяца на даче Нарышкина по Петергофской дороге каждый день гремели концерты роговой музыки; устраивались маскарады, театральные представления, балы с фейерверками… Желающие могли приезжать когда угодно и развлекаться день-деньской. Всех ждали накрытые столы: охотников на княжеское угощение собиралось иной раз до двух тысяч — сам Нарышкин знал едва ли десятую часть гостей.