Книга начал - Салли Пейдж

и Джо вдруг ловит себя на том, что забыла, как дышать.

На лице Финна проступает улыбка.

Джо, хотя и с некоторой опаской, улыбается в ответ.

Улыбка Финна становится шире.

Джо чувствует, что и сама начинает улыбаться во весь рот.

И тогда Финн разражается смехом.

В груди Джо нарастает волна, порождающая ответный смех, который уносит с собой все ее страхи и приносит чувство огромного облегчения.

– Ну, иди же ко мне, Сорсби! – зовет ее Финн.

Джо обходит прилавок и падает прямо в его открытые объятия.

Они стоят, крепко прижавшись друг к другу, слегка покачиваются и радостно смеются.

– О, Финн, – говорит Джо, в последний раз крепко сжимает его и наконец отпускает.

Как все-таки приятно его обнимать, да и вообще обниматься с кем бы то ни было. Интересно, задумывается Джо, а как давно кто-нибудь обнимал Малкольма?

– У нас все хорошо? – спрашивает Финн, отпуская ее и заглядывая ей в глаза сверху вниз.

– Да, – отвечает Джо, понимая, что это действительно так. – Кофе?

– Ага, – откликается Финн, подтаскивает свою сумку к прилавку и садится на табуретку.

Джо возвращается с двумя кружками и видит, что Финн что-то рисует одной из ее перьевых ручек.

– Ты меня избегала. – В голосе слышится обида вперемешку с отголосками недавнего смеха.

– Да ты вроде тоже не горел желанием общаться, – едко отвечает Джо, глядя на велосипед, который рисует Финн. – Люси ты уже рассказал? – спрашивает она.

Финн тут же вскидывает голову:

– Ты что, смеешься? Ты же знаешь Люси, она для меня не сестра, а скорее мама.

Джо знает, что это чистая правда. В жизни сестры с братом мать была величиной переменной, приходила и уходила, как только у нее начинался запой; ее жизнь напоминала сентиментальные и грустные песни в стиле кантри-энд-вестерн, которые она так хорошо исполняла. В конце концов Люси осталась с отцом и заменила собой мать, помогая ему растить целую кучу своих братьев, ни один из которых от матери не унаследовал ничего, кроме светлых, как солома, волос. И уж конечно, хорошо петь ни один из них не умел и не научился. Этот дар мать передала одной только Люси.

И к Финну, самому младшему из братьев, Джо с Люси всегда относились как к несмышленому подростку. А сейчас ему сколько? Тридцать два? Уважаемый всеми консультант по вопросам охраны окружающей среды. По-прежнему одевается как какой-нибудь серфер, по-прежнему гоняет на велосипеде, проезжая десятки миль в день. Однако для Джо он всегда будет младшим братом Люси.

Запретным плодом.

– И во что это превратит предстоящую ночевку? В бурную ночь с маминой подругой?

– Ой, да ладно тебе, Джо. Было ведь хорошо. – Финн поднимает на нее глаза и мягко улыбается. – Это должно было случиться рано или поздно, еще со времен фестиваля в Рединге.

– Да, пожалуй, – соглашается она.

Она всегда знала, что нравится Финну. Еще с тех пор, когда ему было тринадцать лет, а ей уже девятнадцать, – это стало так же очевидно, как и прыщи у него на лице. «Сейчас на щеках у него ни пятнышка», – думает Джо с легкой улыбкой на губах. О да, между ними всегда что-то чувствовалось. Хотя сказано при этом не было ни слова, ведь Джо вечно брала на себя роль его старшей сестры. Если не считать того самого эпизода на фестивале в Рединге. Ей уже было двадцать семь лет, а Финну недавно исполнилось двадцать один. Поцелуй. При этом воспоминании на губах у Джо снова появляется улыбка. Это было так приятно. Они так долго к этому шли. Но Джо понимала, что это нехорошо. И сделала все, чтобы дальше этого поцелуя их отношения не зашли.

Этот поцелуй она бережно хранит в тайниках своего сердца. И ничего более.

Но только до того вечера в Ньюкасле, за две недели до отъезда Джо в Лондон. Она была в баре вместе со своими бывшими коллегами по работе, также знатоками баз данных. Так сказать, прощальная вечеринка. На работе с ними всегда было весело. Шуточки, понятные только им, поддразнивания. Но в этом залитом неоновым светом баре они сами себе казались совсем чужими людьми, которые никак не могут найти общий язык.

«Всему свое место, и все на своем месте».

Потом совершенно случайно в этот бар забрел Финн, друзья по работе потихоньку разошлись, и, в общем… они с Финном напились до чертиков. Говорили о старых добрых временах… в том числе и о фестивале в Рединге.

Кто из них был больше ошарашен, когда наутро они проснулись в одной кровати, трудно было сказать.

– Страница еще не перевернута, – говорит Финн, подмигивая.

Возвращаясь сейчас к той ночи, Джо понимает, что просто скучала по Джеймсу, который, как ей стало известно, начал встречаться с этой своей Никиии. Но она не может не согласиться с Финном: эта страница еще не перевернута.

– Но это ведь не повод переспать с подругой твоей мамочки? – поддразнивает Джо молодого человека.

Финн выглядит слегка озадаченным, и ей становится его даже жалко.

– Нет-нет, нам лучше оставаться просто друзьями, – заверяет молодого человека Джо.

Так оно и есть. Она никогда не хотела от него большего и очень боялась, что он-то как раз хотел развития их отношений (еще один повод уехать). От одних этих мыслей на душе становится тяжко, особенно когда Джо вспоминает о Люси, заменившей Финну мать. Да еще такую, которая за него способна была перегрызть глотку кому угодно.

– Выходит, Люси ничего не знает? – допытывается Джо.

– Конечно нет! И я не собираюсь ей ничего говорить. Слышать все это уже не могу. – И Финн поясняет голосом сестры: – Хочешь воспользоваться моментом… она и так натерпелась… – Молодой человек наконец поднимает взгляд от чашки с кофе. – И ты тоже смотри не разболтай. Не нужно делиться с ней всем на свете.

«Но она ведь моя лучшая подруга», – хочет сказать Джо, но вовремя вспоминает о других вещах, которыми так и не поделилась с Люси.

– Поверь, даже не собиралась, – заверяет женщина молодого человека.

– Во всяком случае, это и мое личное дело тоже.

Что ж, тут он прав, это не только ее личный секрет.

Но если Люси злится на нее не из-за Финна, тогда из-за чего? В конце концов, ведь именно это помешало Джо задать Люси прямой вопрос. Страх, что она знает про Финна и может подумать, будто именно Джо воспользовалась моментом и набросилась на Финна. На все его два метра роста и тридцать два года возраста. Джо хотелось бы посмеяться над этим, но, когда гложет тревога,