Авиатор: назад в СССР 12 - Михаил Дорин

— Вертолётом? — спросил я.

— В Фёдоровке не помогут. Надо сразу в Севастополь, — ответил доктор.

Вигучев всё понял и потребовал передать по радиостанции, чтобы готовили вертолёт. Не прошло и пяти минут, как на стоянке уже зашумела вспомогательная силовая установка Ми-8. Экипаж вертолёта запускался.

В это время мы уже ехали на «таблетке» по бетонной поверхности стоянки. Я продолжал смотреть на Ваню, а тот шевелил губами. Ему не хватало сил, чтобы издать хотя бы один звук или произнести слово. Доктор поднял светофильтр, чтобы посветить в глаза.

УАЗ остановился рядом с вертолётом, и мы начали перегружать носилки. На входе в кабину экипажа стоял Байрамов, что-то рассказывающий экипажу. Воздух, отбрасываемый от винтов, не давал нам спокойно подойти.

Погрузились на борт. Вертолёт, прорулив пару десятков метров вперёд, оторвался от стоянки. Выполнил отворот влево и вот мы уже летим над береговой чертой.

Ваня продолжает лежать неподвижно. Рука начинает дрожать, и доктор бьёт тревогу, что нужно быстрее.

— Прибавить надо, — кричу я на ухо Сагиту, который ближе всех к кабине.

Он заглядывает внутрь, но командир только разводит руками. Видимо, экипаж выжимает всё из Ми-8. Я опустился на металлический пол кабины и всё же взял руку Ивана. Она была ледяной. Он дрожал.

В этот момент вертолёт слегка тряхнуло, и голова Вани качнулась в мою сторону.

— Глаза открыл, — громко сказал я, когда Швабрин посмотрел на меня.

Живой! И будет жить! Он даже сделал подобие улыбки. Уголки рта дрогнули и разошлись в стороны.

— Держись, Вань. Мы уже скоро, — обошёл меня сзади Сагит и присел рядом.

Вигучев встал со скамьи и сел у ног Ивана. В такие моменты между нами нет конкуренции. Все мы братья по небу.

Иван медленно моргнул. Его рука перестала трястись, и он продолжил смотреть мне в глаза. Я только увидел, как маленькая слеза скатилась по его щеке.

Рука Швабрина окончательно обмякла, а Сагит не выдержал и несколько раз ударил кулаком в пол грузовой кабины вертолёта.

В госпитале констатировали смерть Ивана ровно в 12.00. Когда мы втроём стояли рядом с палатой, где лежало накрытое тело Швабрина, было очень непросто подобрать какие-либо слова.

Вроде надо быть готовым к трагедиям в нашей работе. Но каждый раз ты пропускаешь эмоции через себя, и внутри тебя съедает горечь утраты.

— Он не был женат? — спросил Вигучев, первым нарушивший молчание.

— Девушка есть. Она в Крыму сейчас, — ответил я.

— Серёга, не знаю как ты, но я не могу. Я не смогу сказать, — тихо проговорил Сагит, ломающий очередную сигарету.

Сообщать о смерти погибшего его близким — тяжелая участь. Морально к такому нельзя быть готовым.

Я уже представлял себе, как Екатерина откроет дверь и вспомнит об инциденте с Аидой. И после этого мне придётся ей сказать, что Ивана больше нет.

Пускай судьба и дала мне второй шанс прожить жизнь заново, но испытаний для меня она не жалеет.

Через минуту появился доктор и объяснил, как нам можно будет забрать Ивана для похорон. После этого он протянул мне небольшую коробку с вещами. В ней лежали шлем, часы, пишущие принадлежности и планшет Швабрина. На самом дне лежала пачка сигарет, подписанная известным мне образом.

— «Курсант Родин…», — прочитал Вигучев, когда я достал её из коробки.

— Да, он был у меня инструктором в училище.

— Не знаешь, зачем он её взял с собой? — спросил Сагит.

Я ничего не ответил. Да и не предполагал, зачем взял с собой пачку сигарет Ваня. Ещё и подписанную мной. Так это и останется тайной.

Через пару часов мы приземлились на аэродроме. В воздухе по-прежнему стоял запах гари, смешавшийся с морским бризом. Каламитский залив был спокоен. Лётное поле было пустым, и только на месте катастрофы шли работы по сбору остатков самолёта.

Нас встречал автобус конструкторского бюро Сухого. Нам было дано указание проследовать в штаб полка на доклад.

Сагит и Вигучев сказали, чтобы я ехал в гостиницу к Екатерине. Рассказать о гибели нужно, поскольку уже скоро весь военный городок будет полниться слухами.

Автобус привёз меня в гостиницу. Перед входом я остановился и почувствовал, что ноги начинают становиться ватными. Осмотрев себя, обнаружил, что даже не отряхнулся после того, как помогал забирать Ваню с места его приземления. Я поставил коробку на землю. Не успев поднять голову, передо мной появились лакированные туфли-лодочки.

— Родин, где так измазался? — спросила Аида, затягиваясь сигаретой.

— В поле, — ответил я, оттряхнув штанину.

— Ясно. Знаешь, мне тут друг из Министерства Авиапрома рассказывал, что ваши МиГи и «суховцы» всех достали. Мол, самые умные, идей у вас много, лезете постоянно с предложениями. Что скажешь?

Совсем не вовремя появилась эта девушка. Смотрю я на неё и даже не представляю, стоит ли говорить о гибели Швабрина. Если бы она знала, то так весело бы не общалась.

— Сейчас не самое лучшее время. Мне идти надо, — ответил я и взял коробку.

— Ой, ладно тебе! Ну, погиб этот Швабрин. Что с того? Жизнь продолжается, — махнула Аида рукой.

Какой цинизм! Она так сказала, будто не человек погиб, а комар. Теперь понятно, какие были отношения у неё и Вани. Она его просто охмурила и пользовалась. А он… это уже не важно.

— Мне пора, — тихо сказал я и прошёл мимо Аиды.

— Кхе! Что за манеры! Только не говори, что ты расстроился. Будто он тебе родственник был, — сказала она мне вслед.

Удивительная мразь. Иной характеристики придумать не могу насчёт этой девушки.

Дежурная на входе сказала, что Катя в комнате. Коробку с вещами Вани я поставил у себя в комнате и пошёл к Екатерине. Чем ближе к её двери, тем тяжелее становиться передвигать ноги. В голове должны крутиться разные слова, которые