Всё началось с грифона - Кияш Монсеф

Дочери на тот момент около трех-четырех лет. Софи помогает в клинике: отвечает на телефонные звонки, ведет бухгалтерию и делает все остальное. Это большой риск. Он и так был по уши в долгах – ипотека, кредиты на учебу, – а теперь их стало еще больше. Дела идут не очень, но, по крайней мере, в семье все хорошо.

Эзра тактично замолчала.

– А потом, три года спустя, неизлечимая остеогенная саркома. Состояние ухудшалось очень быстро. Мне жаль. Должно быть, вам пришлось нелегко.

Она и правда сочувствовала мне, это было видно по взгляду, но все же в нем таилось и нечто другое, расчетливое и проницательное. Эзра наблюдала за мной, изучала меня. Быть может, она ощутила то же самое, что чувствуют многие люди, узнав о смерти чьей-то матери, – нездоровое любопытство. Как будто одно это обстоятельство полностью меняет их представление о человеке, заставляет воспринимать все, что он говорит или делает, немного иначе. Иногда мне казалось, что люди общаются со мной какими-то шифрами, пытаясь раскрыть некую тайную эмоциональную мудрость, которой я, по их мнению, обзавелась. Не сомневаюсь, что из таких ситуаций можно выходить деликатно, но этот навык никогда не был моей сильной стороной.

Я не люблю говорить о тех месяцах. Любой, кто спрашивал о маме, словно втыкал в меня иглу и пытался вытянуть из вен всю кровь с помощью закупоренного шприца.

– Думаю, ее мы тоже можем исключить, – произнесла я.

Если мне и удалось хоть на секунду вывести Эзру из равновесия, она не подала виду. Женщина еще мгновение смотрела на меня, а потом ее лицо приобрело задумчивое выражение, и она долго не произносила ни слова.

Я тоже молчала. Мне казалось, что я и так уже наговорила лишнего.

Какое-то время Эзра не поднимала тему отца. Она шла быстро, чеканя шаги, но лицо было спокойным и терпеливым. Через несколько минут она заговорила.

– Ты злишься, – произнесла она, не спрашивая, а утверждая. – В этом нет ничего плохого. У тебя есть полное право на злость.

Я ждала, что за этим наблюдением последует какой-нибудь бесполезный совет, – тогда я бы могла с полным правом начать ее ненавидеть.

Грустить можно, но не злиться. Никто не хочет видеть злость. Она уродует и пугает, меняя человека и делая его непредсказуемым. Обычно люди стараются уговорить собеседника не сердиться, но Эзра оставила в воздухе недосказанность – застывший узел правды, который нельзя было распутать с помощью банальных, шаблонных фраз. Мне это понравилось.

– Куда мы направляемся? – спросила я.

– Я люблю ходить, – ответила Эзра. – Мне так легче думается. Но если захочешь притормозить – только скажи.

Она как будто предлагала перемирие.

На территории поместья царили движение и жизнь. Мое внимание привлекла одна семья – мама, папа и двое маленьких детей, мальчик и девочка. Все четверо играли в футбол на клочке зеленой травы перед одним из зданий. Проходя мимо, я наблюдала за детьми и задавалась вопросом, знают ли они, что находится под ними. Известно ли им, что в вольере, полном тьмы, расхаживает на израненных лапах мантикора? Интересно, слышали эти люди о карбункуле или хоть о ком-то из существ?

Эзра проследила за моим взглядом и усмехнулась.

– «Зверинец» – необычная компания, – ответила она на мои мысли. – Те, кто приходит сюда работать, обычно здесь и остаются. У Горацио не бывает сокращений. Большинство из этих людей, вероятно, пробыли здесь уже довольно долго. Они знают, пускай даже не видели этих существ своими глазами.

Эзра кивнула на землю и на спрятанных под ней невероятных существ.

– Им известно, что это место особенное.

Я вгляделась в лица окружавших меня людей. Кто-то смеялся, улыбался или морщил лоб в попытках сосредоточиться. Они ничем не отличались от людей, которых можно встретить на улице. Глаза не мерцали особенным светом, в изгибах губ не таились секреты.

– Нужно привыкнуть к тому, как Горацио ведет дела, – сказала Эзра.

– Что именно он пытается сделать? – спросила я.

– Он хочет изменить мир к лучшему.

– Каким образом меняет мир к лучшему то существо?

– Ты имеешь в виду Мертволицую? – уточнила Эзра. – Это вопрос к Горацио. Мне она тоже не нравится.

Я остановилась.

– Зачем вы здесь?

Она замерла в нескольких шагах передо мной и, не оборачиваясь, обдумала мой вопрос.

– Потому что, – произнесла Эзра, – мне нравится разыскивать то, что было сокрыто.

Она повернулась ко мне лицом, и на секунду я увидела в ее глазах что-то помимо голода. Это была надежда.

– Да и миру не помешало бы стать лучше.

Всю дорогу до столовой она молчала. В полупустом помещении собрались самые разные люди: тихонько работающие программисты; торговые агенты, выкладывающие в Сеть навязчивые рекламные предложения и щедрые комплименты; семьи, где царил беспорядок. Через несколько минут мы заняли два места у окна, из которого открывался вид на пологие золотистые холмы земли Горацио. Перед каждой из нас стояло по миске вегетарианского чили с толстым куском дымящегося кукурузного хлеба.

– Ну что, – прервала молчание Эзра, – вернемся к нашей истории?

Она взглянула на меня, ожидая либо согласия, либо отказа, но я решила вообще никак не реагировать на ее попытки покопаться в моем прошлом. Эзра продолжила:

– Не думаю, что Джамшид сумел полностью оправиться от смерти своей жены. Но он вернулся к работе, и ему даже удалось не дать клинике закрыться.

Эзра снова остановилась и сделала глоток колы через соломинку.

– Семейная жизнь, скажем так, переживала не лучшие времена, – продолжила она.

Несколько фермеров за пару столиков от нас чокались бутылками пива, от души смеясь над шуткой, которую я не расслышала. Мимо пробежал ребенок лет девяти или десяти, за ним гнался другой мальчик постарше – вероятнее всего, его брат.

– У девочки, дочери Софи и Джамшида, – тут Эзра заговорщически мне улыбнулась, – были некоторые проблемы. Все считали ее невероятно умным ребенком, но на самом деле ей приходилось тяжело. В одиннадцать лет девочка убежала из дома с одним лишь рюкзаком, набитым сэндвичами с арахисовым маслом. На следующий день ее нашли спящей в парке в двадцати милях от дома, и она была совсем одна. Девочка так и не согласилась рассказать, почему она ушла, как попала в тот парк или куда направлялась. Произошедшее привлекло органы опеки, но никаких мер они не приняли. Ситуация не слишком радостная, но ничего противозаконного не случилось.

Эзра прервалась и взглянула на меня, ожидая ответа.

Но что я могла ей сказать, чем объяснить свой поступок? Я искала что-то. Чего-то не хватало, и мне нужно было найти это так сильно, что я была готова переступить порог дома и идти до тех пор, пока все не встанет вновь на свои места. Тогда мне казалось, что у меня получится сбежать от голода, обжигавшего мне нутро.

– Вернемся к нашему герою, – продолжила Эзра. – Он ни с кем не встречался. Путешествовал только по работе, отпусков не брал. Отдалился от своих и так немногочисленных друзей. Жил, по всей видимости, одной работой и больше ничем, не бывал нигде, кроме дома и клиники. Разумеется, Джамшид посещал также частных клиентов. С таким отцом, вероятно, было тяжело. Ты, наверное, порой чувствовала себя невидимой?

Очередная пауза, очередной пронзительный взгляд.

– Он нанял второго ветеринара, но бизнес по-прежнему развивался медленно. Концы с концами, однако, из года в год сводить все же удавалось.

Эзра замолчала и устремила на меня холодный, жесткий взгляд. Я не отреагировала, и через мгновение она сдалась.

– Только вот в конце концов все пошло наперекосяк, и теперь он мертв, а мы сидим и обсуждаем это.

– Чудная история, – высказалась я.

– Вот мы и подобрались к тому моменту, когда я хочу спросить тебя, знаешь ли ты о произошедшем что-нибудь, помимо информации, данной в полицейском рапорте; быть может, какие-то сведения остались незамеченными.

Я не знала, нравилась мне Эзра или нет, и не была уверена, стоит ли ей доверять. И все же она, во-первых, неплохо подготовилась, а во-вторых, была первым человеком, который не только, казалось, заинтересовался этим делом, но и, возможно, мог его раскрыть.

– Итака, – произнесла я. – Девушка, которая работает на Феллов, спрашивала о ней. Это все, что мне известно.

– Больше ничего?

Я покачала головой.

– Итака, – повторила Эзра, пробуя слово на вкус, взвешивая его. – Это что-то новенькое.

Она отвернулась к окну и замолчала.

– Это все? – спросила я.

– На данный момент, – ответила Эзра.

Она поднялась, прихватив с собой поднос.

– Куда вы? – спросила я.

– У меня появилась новая зацепка, – отозвалась Эзра, и мне на секунду показалось, что под ее кожей зашипела горячая плазма.

Ее рвение было одновременно пугающим и заразительным. Внезапно мне стало нужно то, что было у нее. Меня словно охватила лихорадка: тоже захотелось вести расследование; искать