Обретенная любовь - Гайя Алексия

Глава 16

Елена

Открываю глаза. Еще ночь. Я в панике, дыхание прерывистое, тело мокрое от пота.

Я пытаюсь подавить тошноту, но получается плохо. Резко вскакиваю с кровати Тига и мчусь в ванную. Едва успеваю поднять ободок унитаза, как те крохи, что мне ранее удалось в себя запихнуть, отправляются на дно. Это уже третий раз за ночь. От каждого кошмара мне становится все хуже, и я не знаю, как с этим бороться. Не представляю, где найти силы, чтобы прогнать из головы все эти воспоминания, заполоняющие мой мозг, едва я закрываю глаза.

Оторвав кусок туалетной бумаги, я вытираю им рот. Я помню: вот здесь сидел Тиган, вдрызг пьяный после наших похождений с Бенито. Мне пришлось самой стягивать с него одежду. Он вцепился в свои джинсы, болтая без умолку. Это было так смешно. Наверняка он никогда не задумывался, какой эффект его голос оказывает на меня. Вне зависимости от того, ругает он меня или умоляет залезть с ним в ванную, мне нравится слушать его голос. Он всегда звучит так, словно Тиг только проснулся. Надломленно и хрипло. И вовсе не оттого, что он слишком много курит или редко им пользуется. Этот голос отражает всю его суть – спокойствие, усыпанное шрамами.

Я делаю глубокий вдох. Тошнота отступила. Мне достаточно даже просто подумать о нем – и сразу становится легче.

Наспех прибравшись, я выхожу из ванной. Если мама прознает, что меня тошнит, она больше не отойдет от меня ни на шаг.

В комнате я вдруг замечаю письменный стол. Тиг оставил его в полном беспорядке. Не отдавая себе отчета, я сажусь разбирать весь этот бардак. Конспекты лекций вразброс. Тиг, конечно, вряд ли еще будет посещать занятия, но все же стоит разложить все по порядку. В одной из стопок разрозненных листов я нахожу рисунки. Десятки незаконченных рисунков и набросков. Они все такие реалистичные, и на всех – я. Чаще всего он рисует мое лицо. Когда я улыбаюсь или корчу рожицы. Есть карикатуры с огромной головой. Негодник Тиг! Я достаю один из рисунков: я сплю на Тиге. Он даже изобразил свои татуировки, выглядывающие у меня из-под щеки. Это так трогательно. Мне его безумно не хватает.

Я хватаю чистый лист и первую попавшуюся ручку. Она вся обкусана сверху – кажется, в этом искусстве он соревнуется с Чеви! Я застываю на секунду, а затем слова начинают литься без остановки, и я расписываю ими целую страницу, складываю, беру в своей комнате конверт, вписываю его имя и адрес: тюрьма. Никогда не думала, что однажды буду отправлять подобное письмо.

Обычно мама оставляет марки на холодильнике (иначе она их теряет, и это ее злит), так что придется спуститься за ними вниз. Я беру две на случай, если одной вдруг не хватит, выглядываю на улицу, а затем отношу письмо к почтовому ящику. Надеюсь, почтальон не забудет завтра забрать нашу почту.

* * *

Я отправила письмо неделю назад. Рано утром я наблюдала через форточку, как почтальон его забрал. И с тех пор – ничего. Каждый день я слежу из окна своей комнаты, как приходит почтальон. И собираюсь делать так и дальше. Тревога пережимает мне горло, я терзаюсь тысячей вопросов. Получил ли Тиг мое письмо? Ответит ли он мне?

Стучат в дверь. Наверное, это опять мама. Она задается вопросом, почему я уже целую неделю торчу здесь у окна. Но мне не хватило смелости признаться, что я отправила ему письмо. Так что пришлось придумывать море оправданий, одно глупее другого. «Мне нравится смотреть в окно» или «Такая хорошая погода, очень красивый вид». Я даже отцу вчера выдала что-то вроде: «Тебе тоже стоит почаще наслаждаться видом из окна». Его это насмешило, он еще сказал, мол, очень рад, что я наконец-то выбралась из кровати Тига. Впрочем, его до сих пор коробит от того, что я сплю только там. И, когда он заявил, будто так и не смог понять наших с Тигом взаимоотношений, я не нашлась, что ответить. У меня больше нет сил бороться с его отцовскими замашками.

Снова стук. А я до сих пор в пижаме и еще не умывалась со вчерашнего дня или позавчерашнего – я уже не помню.

– Елена? Я войду?

Черт, это Натали. Сердце буквально демонстрирует мне, что оно по-прежнему на своем месте, показательно пропуская пару ударов. Я выпрямляюсь и оборачиваюсь в тот момент, когда женщина тихо входит в комнату. На меня тут же сваливается чувство вины, глаза застилает пелена.

– Эм, да… Прости, я…

Уж лучше молчи, Елена!

Натали улыбается, однако выглядит плохо, и я с трудом могу понять ее настроение. Она смотрит на меня, хмурит брови, и я вижу, что она, как и я, на грани слез.

– О, дорогая моя, – стонет она.

Натали подбегает и обнимает меня. Эти объятия терзают и одновременно греют душу. Я так боялась, что она будет на меня кричать, что обвинит меня (и будет иметь на то полное право) в том, что случилось с Тигом, вонзив еще один нож в зияющую рану моего сердца. Но нет. Она выпрямляется и вытирает слезы на моих щеках, хоть и сама в это время плачет. Я даже не знаю, что именно сейчас захлестывает меня сильнее: чувство вины, стыд, гнев или грусть от того, что мы с ней сидим тут и оплакиваем его вдвоем.

– Ты ни в чем не виновата, поняла? Ты не сделала ничего плохого, Елена, – утешает она меня.

Я громко всхлипываю. Натали всегда умела затронуть самые сложные струны души. С ней все так просто, словно она лучше меня знает, что творится внутри.

– Я видела… как его увозили туда… – шепчу я. – Они все на него навалились, а он кричал и…

И больше ни слова. Боль сжимает горло так сильно, что я не могу произнести ни звука. Натали убирает с моего лба прядь волос, а затем снова обнимает меня.

– Я знаю, мне рассказала твоя мама. Я уверена, Елена, у него все в порядке. Ты же его знаешь, он всегда умел постоять за себя…

Я отчетливо вижу – она сама не верит своим словам. У него совсем не все в порядке. И мы обе это знаем, но нам остается только убеждать самих себя в обратном. Я киваю, Натали улыбается в ответ. Удивительно, насколько сильна эта женщина. Почему я не могу