В тихом омуте - Виктория Платова

Я перевела дух – теперь хоть что-то прояснилось. И когда ярешила, что делать, стал вопрос – как это делать. У меня не было дажезаграничного паспорта, а светиться сейчас и оформлять его было чистым безумием.Должно быть, существовали еще и нелегальные пути, которые вполне могли настежьоткрыться с моими двенадцатью тысячами долларов, но беда моя состояла в том,что я всегда была законопослушна и, даже за квартиру платила исправно.

"Законопослушна-то законопослушна, – поддел меня Иван,– а задница того и гляди загорится. Делай нелегальный паспорт и дуй до горы”.

"Во-во, я от бабушки ушел, я от дедушки ушел, –вклинился Нимотси, – а бьют, между прочим, не по паспорту, а по роже, во всякомслучае, эти два ташкентских брата-акробата”.

Это было дельное замечание, но я пропустила его мимо ушей.Идея с нелегальным паспортом показалась мне симпатичной, но совершенно ко мненеприменимой. Каналы добывания подобного рода документов были мне неясны изнакомы только по французским полицейским драмам, которыми одно время увлекалсяНимотси.

И тут я вспомнила об Алене Гончаровой, надменнойпреуспевающей суке из Питера с богатым лесбийским прошлым. Сама по себе Аленабыла любопытна только нестандартной сексуальной ориентацией, а вот ее родителивполне могли представлять для меня интерес. Ее мать заведовала паспортнымстолом, а отец занимал высокий пост в питерской таможне.

Можно было уехать в Питер и…

"И что? – ухмыльнулся Иван. – Вываливать на головучестной трудящейся лесбиянки свою криминальную историю с двумя свежими трупамивместо соуса? Очень интересно было бы посмотреть на ее реакцию”.

"А также на реакцию се высокопоставленных папиков, –добавил Нимотси, – так они и бросятся из-за неизвестной им занюханной Мыширисковать своей карьерой и положением”.

Н-да, не в бровь, а в глаз. На этом варианте можно былозаранее ставить крест.

"Вот если бы это была я, – всплыла вдруг Венька, – уж ябы нашла, чем ее пронять!"

И чем же?

"Обольстила бы эту твою Алену, влюбила бы в себя. Занеделю бы управилась. У таких людей любовь сразу и навсегда, до первых ног,которые длиннее, и лучше держать их на коротком поводке… Но не суть. Так вот,влюбила бы в себя, а потом подала бы какую-нибудь историю, да позабористее.Чувство опасности и экстремальная ситуация сближают влюбленных. Она бы для меняв лепешку разбилась”.

Так то для тебя.

Я прожила с Аленой в одном блоке уйму лет, и ей даже вголову не пришло положить на меня глаз. Не в ее вкусе, без изюминки, здоровогоцинизма и авантюрной жилки, полная преснятина.

"Вот если бы тебе измениться, – вздохнула Венька, –хотя бы чуть-чуть Стать другой…"

"И каким образом? – непотребно заржал Нимотси. – Кожу,что ли, перетянуть с задницы на рожу? Может, посвежеешь и не будешь такойзаконченной идиоткой”.

"Хорошая идея, – вдруг прорезался Иван, – и не толькодля этого конкретного случая. Действительно, хорошая идея. Для всех тыисчезнешь в своем прежнем качестве, а пройдет время, и всплывешь, как Борман вАргентине, натурализуешься в Богом забытом сеттльменте, но уже под другойличиной. Годится такой вариант?"

Это не вариант. Если ты имеешь в виду пластическую операцию…

"Фи, как грубо, – поморщился Иван, – я бы остановилсяна термине “легкая корректировка лица”.

И что – прикажешь записываться на прием в Институт красоты итам подвергаться мучениям на глазах у всего доблестного ГУВД? Фильмам сподобными героями и сюжетными закидонами присваивают обычно категорию “Б”, не выше.

"Зачем же Институт красоты, – вдруг сказала я себе, идяна поводу у своих мертвых друзей, как в былые времена. – Зачем – когда естьЛева Лейкинд? Мысль не такая абсурдная, как кажется на первый взгляд, – почемубы к нему не подкатиться?"

Лева Лейкинд был одним из Гулиных мужей и, кажется, неплохимпластическим хирургам. Этот совершенно не правильный московский еврейгекалитрами дул чистейший медицинский спирт, тащился только от “Лэд Зеппелина”и принципиально женился не на соплеменницах, а на самых отъявленных, самыхотпетых “шик-сах”. В его обширной коллекции, кроме татарки Гули, были ещекореянка Соня, казашка Айгуль и мулатка, имя которой я напрочь забыла.

В Москве Лева был один как перст – часть его родни осела вИзраиле, часть – в Америке, где-то под Чикаго. Несколько раз мы выпивали с нимв разных компаниях – уже после того, как он сбежал от Гули, оставив ей мальчикапо имени Ленчик.

Я чем-то нравилась ему, он даже пару раз подвез меня вБибирево и даже дал уговорить себя на кофе.

Но дальше кофе дело не пошло. И когда в следующий (ипоследний) раз я оказалась на попойке в его запущенной квартире на проспектеВернадского, суть его интереса ко мне всплыла сама собой.

Он, как всегда, исподтишка наблюдал за мной целый вечер, апотом сказал: “Все-таки ты мне нравишься, мать”.

Я не могла с легким сердцем сказать того же – Лева был не вмоем вкусе: чудовищно густая копна черных проволочных волос, синий от щетины,всегда наспех выбритый подбородок, слишком тонкие немужские пальцы и горбатыйнос, Эверестом возвышающийся над всей остальной плоскостью лица.

Но, в конце концов, не так уж часто я слышала в своей жизни“ты мне нравишься”. И ради одного этого была готова переспать с ним на той жепродавленной кушетке, на которой мы угнездились вместе с водкой.

Но следующая тирада не оставила во мне никаких сомнений:

– Знаешь, я бы поработал с твоим лицом, и отдаю наотсечение свои несчастные гениталии – нам обязательно удалось бы что-топроявить.

– Да? – глупо сказала я.

– Никаких сомнений! Это как кусок камня, в которомопределенно что-то есть… Или как кусок глины, который нужно размять. Роден былбы счастлив, не говоря уже о Микеланджело.

– Это ты-то Микеланджело? – сглотнув обиду, усомниласья.

– В некотором роде. Профессия обязывает. Так сказать,професьон де фуа.

– Тогда, может быть, начнешь с себя?

– Сапожник без сапог, ты же знаешь. И потом, женщинамнравится этот вопиющий семитский вариант внешности.

– Не могу быть с ними солидарной.

– А я и не настаиваю.

Мы чокнулись, допили водку, закусили ее маринованным чесноком,водившемся в доме Левы в угрожающих количествах, и расстались навсегда.

…Обо всем этом я вспомнила сейчас, сидя на ковре в комнатеГулиных старших детей.

И подумала – почему нет? Деньги у меня были, а другоговыхода не было. И как только это решение пришло, я сразу почувствовала, чтосмертельно хочу спать. В конце концов, я заслужила это. Хотя бы потому, чтоосталась жива.