Квартира в Париже - Гийом Мюссо

Сначала Маделин не заметила их отличия от других банок, но не стала признаваться, что озадачена. Жан-Мишель Файоль схватил одну и сунул ей под нос.

– Взять хотя бы ляпис-лазурь, чаще называемую ультрамарином: легендарная голубая краска Фра Анджелико, Леонардо да Винчи и Микеланджело. Этот пигмент, добываемый из почв Афганистана, был такой редкостью, что в эпоху Возрождения стоил дороже золота.

Маделин вспомнила роман Трейси Шевалье «Девушка с жемчужной сережкой»: там говорилось, что Вермеер использовал этот пигмент для тюрбана на своей прославленной картине.

Файоль поставил баночку на место и взял вместо нее другую, с ярко-фиолетовым порошком.

– Тирский пурпур, цвет тог римских императоров. Вообразите, чтобы собрать всего грамм, нужно было раздавить десять тысяч моллюсков мурексов. Представили эту бойню?.. Индийская охра добывалась из мочи коров, которых кормили исключительно листьями мангового дерева. Сегодня ее производство под запретом.

Тряхнув дредами, Файоль схватил следующий образец, ярко-красный.

– Кровь дракона, известна с древних времен. По легенде, этот цвет получают путем смешивания крови двух драконов после их смертельной схватки, стоившей обоим жизни.

Файоль был неистощим. Одержимый красками, он с наслаждением вещал внимательной новой ученице:

– Возможно, мой любимый цвет! – Он держал в руках емкость с пигментом охряного оттенка, близкого к коньячному. – В любом случае самый романтичный.

Маделин наклонилась и прочла этикетку: «mummy brown».

– Да, египетский коричневый. Получался методом измельчения мумий и сбора смолы из тканевых бинтов, использовавшихся при бальзамировании тел. Лучше не думать о том, сколько древних раскопок было испорчено, сколько ценных находок уничтожено ради этих дьявольских пигментов! И между прочим…

Маделин оборвала его, вернув к цели своего прихода:

– Какие краски искал Шон Лоренц, когда был у вас в последний раз?

3

– Каждый раз, рисуя человека, Шон похищал у него что-то и уже не возвращал, – заявила Пенелопа, выпив еще водки.

Гаспар, сидевший напротив нее, благоразумно помалкивал.

– Он отнимал у того, кого рисовал, красоту, чтобы перенести ее на свои картины, – продолжила она. – Помните сюжет «Портрета Дориана Грея»?

– Там портрет старился вместо человека, с которого был написан, – заметил Гаспар.

– У Шона наоборот – его картины были каннибалами. Они питались вашей жизнью, вашим блеском. Они вас убивали ради того, чтобы существовать самим.

Пенелопа развивала свою мысль пространно и раздражительно. Гаспар перестал ее слушать. У него не выходила из головы знаменитая реплика Сержа Гинзбурга: «Уродство превосходит красоту тем, что не исчезает со временем». И еще вопрос: как эта женщина до такого докатилась? По словам Маделин, Шон встретил Пенелопу на Манхэттене в 1992 году, когда ей было всего 18 лет. Он быстро посчитал: ее нынешний возраст – 42 года, как и ему. В доме на улице Шерш-Миди было немного фотографий Пенелопы, но одна, датированная рождением Джулиана, хорошо запомнилась Гаспару. Глядя на нее, он не мог не восхищаться этой женщиной. Выходило, что она изуродовала себя пластической хирургией не так давно.

– Через несколько лет до Шона дошло, что его гений не зависит от моей скромной персоны. Я, конечно, испугалась, что потеряю его. Моя собственная карьера начинала чахнуть. Спасаясь от тоски, я стала налегать на спиртное и на наркотики: сначала травка, потом кокаин, потом колеса… Все, чтобы заставить Шона заняться мной. Раз десять он возил меня на дезинтоксикацию. Надо вам сказать, у него имелся серьезный изъян, недопустимая слабость: он был хорошим человеком.

– Я бы не назвал это слабостью.

– Слабость, слабость! Но я не об этом. Ему так и не хватило смелости меня бросить. Думал, видите ли, что он передо мной в вечном долгу. Шон был немного порченый. Вернее, у него была своя логика.

Гаспар перевел взгляд с лица Пенелопы на шрам в форме звездочки у нее на шее, справа. Потом обнаружил другой рубец, почти симметричный первому, под левым ухом. И третий, между ключицами. Он сразу смекнул, что это не следы хирургических вмешательств, а напоминания о похищении, когда Пенелопу обмотали колючей проволокой. За этим открытием последовало другое: порочный круг операций начался у нее после гибели сына. Сначала их целью было избавиться от следов нападения, а потом они, без сомнения, превратились в наказание, которому она сознательно себя подвергала. Не один Шон прошел мучительный крестный путь: на пару с ним саморазрушением занималась жена. В ее случае страдал источник ее греха – красота.

– Рождение сына вас не сблизило?

– Этот ребенок был чудом, обещанием нового начала. Сначала мне хотелось в это верить, но это оказалось иллюзией.

– Почему?

– Именно потому, что для Шона все, кроме сына, перестало существовать. Не стало ни живописи, ни меня. Все затмил Джулиан…

При упоминании сына Пенелопа впала в гипнотическую летаргию. Гаспар попытался ее растормошить:

– Вы позволите задать последний вопрос?

– Задавайте.

– Всего один, мадам…

– Валяйте! – прикрикнула она, как при резком пробуждении.

– Когда вы в последний раз разговаривали с мужем?

Она вздохнула, и ее взор опять затуманился, она уставилась внутрь себя, в свои воспоминания.

– Последний раз это было… в день его смерти, всего за несколько минут до того, как все произошло. Шон прилетел в Нью-Йорк и позвонил мне из Верхнего Ист-Сайда, из телефонной будки. Бормотал что-то невнятное. Из-за разницы во времени он разбудил меня среди ночи.

– Зачем он вам звонил?

– Не помню… – Ее лицо исказила судорога, и она зарыдала.

– Прошу вас, постарайтесь вспомнить! Что он вам сказал?

– ОСТАВЬТЕ МЕНЯ!

После этого крика Пенелопа отключилась. Растянувшись на своем белом диване, она не шевелилась, но при этом смотрела угрожающе.

Осознав ситуацию, Гаспар устыдился. Что он тут делает? Зачем мучает эту женщину, зачем лезет не в свое дело? Каков смысл его поисков?

Он молча ретировался.

В лифте он сказал себе, что прав был Годар: «Искусство – как пожар, оно рождается из того, что поджигает». Трагическая история Пенелопы, Шона и их сына была полна трупами, призраками, живыми мертвецами. Подкошенными, спаленными, обугленными пламенем страсти и творчества судьбами.

Искусство – как пожар, оно рождаетсяся из тех, кого сжигает.

4

Жан-Мишелю Файолю не пришлось долго рыться в памяти.

– Шон долго отсутствовал, но в последние два месяца жизни опять стал часто ко мне заглядывать. Это было год с небольшим назад, в ноябре – декабре две тысячи пятнадцатого. Вот это была охота!