Вторжение 1944 года. Высадка союзников в Нормандии глазами генерала Третьего рейха - Ганс Шпейдель

Следуя маршруту, подготовленному группой армий, Клюге начиная с 6 июля в течение двух дней ездил с инспекцией и говорил со всеми попадавшимися ему командирами и солдатами. Савл превратился в Павла. Под давлением неоспоримых фактов и проясняющих ситуацию мнений всех командиров ему пришлось осознать: Роммель был прав, говоря о том, что Клюге был временно ослеплен обманчивыми высказываниями Гитлера.

Клюге взял обратно все обвинения, оправдывая свое поведение тем, что Гитлер и Кейтель дезинформировали его. Он понял, что Гитлер не хочет видеть истинную ситуацию, несмотря на все донесения, телефонные звонки и личные беседы. Гитлер жил в мире грез, а когда грезы улетучивались, искал козлов отпущения.

Оберст-лейтенант резерва доктор фон Хофакер прибыл в Ла-Рош-Гюйон 9 июля по указанию военного губернатора Франции генерала фон Штюльпнагеля. Хофакер был сыном командующего Вюртембергского корпуса в Италии в Первую мировую войну, под командованием которого Роммель получил свой орден «За заслуги» за штурм горы Матажюр. Полковник фон Хофакер был также двоюродным братом полковника графа Клауса фон Штауффенберга, члена Генерального штаба, который поставил в известность начальника штаба группы армий «Б» о своем предстоящем визите от имени генерала Бека. Однако события 20 июля сделали этот визит невозможным. Цезарь фон Хофакер, энтузиаст, с талантом политика и редким даром убеждения, до войны занимал в Берлине высокий пост в сталелитейной промышленности, а в последние годы стал самым доверенным штабным офицером Штюльпнагеля. Вместе с ним работал доктор Макс Хорст, доверенное лицо Штюльпнагеля. Хофакер должен был формировать окончательное мнение о положении на фронте для Бека и Штауффенберга. Он представил хорошо известный меморандум, содержавший точку зрения военного губернатора, в котором призывал к незамедлительным и решительным действиям ввиду сложившейся военной и политической ситуации, заканчивая призывом всех сил Сопротивления к фельдмаршалу сразу начать действовать независимо с тем, чтобы покончить с войной на Западе. Это был откровенный призыв к мятежу, и он совпадал с точкой зрения заговорщиков в Берлине о том, что союзники никогда не пойдут на переговоры с Гитлером и его когортой – Герингом, Гиммлером или Риббентропом. Предлагалось одновременно отмежеваться от того, что называлось национал-социалистическая система. Меморандум делал акцент на вопросе, поднимавшемся Роммелем во время более ранних дискуссий о том, что бомбардировки противника следует прекратить для того, чтобы дать Германии моральную и экономическую передышку. Хофакер спрашивал, как долго можно удерживать Германский фронт на Западе. Решения Берлина существенно повлияют на ответ на этот вопрос. Ответ, который давал Роммель, был столь же прямым: «Самое большее от четырнадцати дней до трех недель. Потом можно ожидать прорыва. У нас нет дополнительных сил, которые можно было бы бросить в бой».

Хофакер должен был доложить фельдмаршалу фон Клюге, а затем ехать в Берлин, чтобы кратко проинформировать генерала Бека и других, примкнувших к силам Сопротивления, и скоординировать планы свержения национал-социалистического строя. Он должен был снова докладывать Роммелю после 15 июля.

Попытка технически реализовать возможность приостановления военных действий для того, чтобы пересечь линию фронта и вступить в переговоры с противником, была в эти дни предпринята генералом бароном фон Люттвицем в секторе 2-й танковой дивизии. Командование союзников предложило по радио произвести обмен женского медицинского персонала и службы связи, захваченного в Шербуре, на нескольких тяжелораненых солдат союзных войск в месте, указанном союзниками. В течение двух часов локального перемирия был совершен этот акт гуманизма. Гитлер, узнав об этом, пришел в бешенство и впал в подозрительность.

Фельдмаршал фон Клюге вернулся в Ла-Рош-Гюйон 12 июля. Они с Роммелем обсудили тактические действия и операции и пришли к полному согласию по военным проблемам.

Клюге попросил сделать окончательную оценку того, как долго может быть удерживаем фронт тающими силами воюющих частей, не имеющих за собой никаких резервов. Роммель согласился, что армейских руководителей и большинство командующих корпусами следует попросить высказать свое мнение. Он предложил, чтобы их ответы были направлены Гитлеру вместе с ультиматумом. Он рассказал, что, по его мнению, следует сделать, если Гитлер, как и ожидается, отвергнет их требования. Он сообщил Клюге о миссии Хофакера, который скоро вернется с новостями из Берлина. Генерал-квартирмейстер должен был через несколько дней докладывать о ситуации на русском фронте и в штабах армий.

Клюге внимательно выслушал Роммеля, потом объявил, что в принципе согласен с его идеями и примет окончательное решение в зависимости от донесений, которые будут поступать от боевых командиров. Роммель дал указание начальнику штаба сообщить о его намерениях и о его беседах с Клюге генералу фон Штюльпнагелю. Нужно было обратить внимание Штюльпнагеля на то, что Роммель был готов при любых обстоятельствах начать действовать, даже если Клюге не решится принять участие. Генерал Шпейдель посетил Штюльпнагеля в Париже под вечер 13 июля. Военный губернатор только что получил известие об аресте Лейшнера и Лебера, лидеров социал-демократов из сил Сопротивления в Берлине. Ощущалась необходимость в быстрых действиях. Штюльпнагель предложил ничего не предпринимать до возвращения Хофакера. Военный губернатор завершил подготовку к перевороту в находившемся под его командованием районе.

Фельдмаршал Роммель ездил на фронт 13, 14 и 15 июля и разговаривал со всеми своими командирами, в том числе с командирами СС Зеппом Дитрихом и Хауссером, донесения которых о ситуации на фронте выглядели особенно тревожными. Они были совершенно откровенны, и Роммель не предвидел никаких трудностей со своими войсками СС, если бы решил действовать на Западе независимо. Генерал, командовавший I танковым корпусом СС, а позднее ставший командующим 5-й танковой армией, группенфюрер СС Дитрих во время посещения Ла-Рош-Гюйон выразил как Роммелю, так и его начальнику штаба недовольство руководством фюрера. От потребовал полномочий действовать независимо в случае прорыва фронта. Части СС, которые вели бои с врагом и храбро сражались, жестко контролировались своим командиром. Справедливости ради следует сказать о боевых частях СС, что совсем не отождествляли себя с подразделениями секретной полиции своих собственных СС. Им были чужды методы их работы.

Военный губернатор полагал, что в случае необходимости сможет устранить секретную службу во Франции и в Париже без особых проблем.

Роммель вернулся с фронта, погруженный в свои мысли и взволнованный. Он говорил с солдатами на передовой, и они подтвердили и дополнили ту картину, которую нарисовали командующие армиями и боевые генералы. Повсюду ему задавали тревожные вопросы, не смогут ли в последний час изменить ситуацию быстрые и независимые действия вышестоящих командующих. Фельдмаршал давал разъяснения там, где они требовались, и вернулся, укрепившись в уверенности, что солдаты и офицеры всех рангов целиком верят ему как руководителю.

Все прочие возможности донести правду до Гитлера оказались исчерпаны. Вместо военной поддержки, обещанной Гитлером, были лишь мелочные придирки и злобное подозрение. Продолжали сыпаться дилетантские распоряжения из Баварии и Восточной Пруссии. Роммель еще раз направил послание Гитлеру, на этот раз в форме очевидного ультиматума. Он был направлен Гитлеру 15 июля в виде трехстраничного меморандума по военному телетайпу через главнокомандующего войсками на Западе. Его текст был примерно следующего содержания.