Три котла красноармейца Полухина - Анатолий Сорокин

В ямке между двумя могилами Родион с Мишши развели костёр и подогрели еду, оставшуюся от сегодняшнего обеденного пиршества. Бойцы давно так хорошо не дозаправлялись и гадали, с чем это было связано. Они надеялись, что это как-то связано с деблокацией их части. Но на самом деле дела обстояли ровно наоборот. Вместе с подразделениями стрелковых дивизий отрезанным оказался гурт скота, полагавшийся одному из этих соединений. Вывести животных возможности не было, в результате полковник Молодцов принял нелёгкое решение об их забое, чтобы от них была хоть кратковременная польза. Ровно по той же причине пошли в котлы полевых кухонь запасы овощей и фруктов с небольшого колхозного заводика, занимавшегося их консервированием на продажу. Иначе бы всё это добро досталось противнику. По настойчивым просьбам крайне немногочисленных жителей деревни пару десятков голов скота отдали им, но предупредили, чтобы переданных им животных тотчас же хорошо спрятали, иначе немцы по приходу их отберут. А что не смогли съесть сразу и увезти с собой, пришлось уничтожить на месте: накормленный оккупант способен принести куда больше вреда, чем голодный.

Поэтому мечта капитана Остапчука частично реализовалась: картошка с мясом и куском сала была ему доставлена прямо в могилу, правда, с компотом из фруктов вместо вожделенной горилки. Покушав, он, не без труда, вылез на свежий воздух, чтобы сменить Сашу. Глядя на кресты и холмики, командир припомнил Николая Васильевича Гоголя и тоже поморщился от какого-то нехорошего чувства. Очередь спускаться «в загробный мир» для ночного приёма пищи и сна пришла красноармейцу Полухину, однако бывшему студенту есть совершенно не хотелось. Выпив компот, он практически сразу заснул.

Утром его бесцеремонно разбудили довольно сильным ударом приклада ППД в плечо:

— Эй, упырь, давай вылезай из могилы! Дай поспать, пока немцы не нагрянули!

— Нет, это ты упырь, раз в могилу под утро лезешь! Пусти и давай сюда оружие!

Ещё не рассвело, и на юго-западной стороне, откуда ожидался подход противника, невысоко над горизонтом находилась фигура небесного охотника Ориона в виде латинской буквы Z с перечеркиванием в своей середине. Однако на востоке утренняя заря уже окрасила край неба в розоватый цвет, и скоро все звёзды пропали из видимости. Дольше всех держались наиболее яркие Ригель и Бетельгейзе, однако наступающий день поглотил и их в своём свете. Тут же о себе напомнила война: над кладбищем прошли строем клина три немецких пикировщика в сопровождении двух мессершмиттов. Саша спрятался под сосной рядом с Дусей, и тут кобыла не упустила представившегося ей шанса. В ложной могиле было мало места, так что боец оставил свой вещмешок в повозке. Стоило солдату взять его, развязать и вынуть сухарик, чтобы немного похрустеть и отвлечься перед боем, как засушенный ломоть хлеба был с большой силой вырван из кисти его руки. Послышалось довольное фырканье: Дуся испытывала пиетет только по отношению к Родиону. А когда кто-то другой перед её мордой имел наглость не дать ей съестное добровольно, то еду следовало немедленно взять силой. А сила в её челюстях и шее была немалая. Сухарик исчез промеж лошадиных зубов, и вслед за фырканьем последовало не менее довольное хрумканье.

Саша от внезапности нападения отпрянул назад, обрадовавшись тому, что с сухарём лошадь не сгрызла и его пальцы. Но у Дуси была в такого рода делах богатая практика, а потому она умела взять или вырвать лакомство, не зацепив при этом руку. Но это было ещё не всё: открытый вещмешок от замешательства выскользнул из левой руки, шлёпнувшись кулём на землю. Кобыла своим зрением и обонянием распознала наличие других сухарей внутри него и запустила туда свою морду. Родион на ночь ослабил привязь, так что лошадь получила возможность ограниченного перемещения и сразу же ею воспользовалась. Любые попытки красноармейца вернуть своё имущество пресекались Дусей на корню, пока она не съела весь хранившийся там запас сухарей, изрядно потрепав зубами сам сидор. После этого Саша понял, почему зоотехник так радостно расстался с этим животным: со львом и впрямь было бы проще. Дальше — хуже, почувствовав перед собой неуверенного человека, застоявшаяся за ночь кобыла решила немного поразвлечься, дико заржав и двинувшись на него прямо с повозкой. Из могилы тут же выскочил Родион, спасший бывшего студента от Дусиных посягательств. Успокоив лошадь, он снова крепко привязал её к кресту захоронения под сосной.

— Дуська, ты что наделала?! Вот не дам тебе морковки! Саш, возьми сухари из моего мешка, вон он на повозке лежит.

Кобыла, услышав недовольство в голосе своего повелителя, сникла и пыталась ластиться, подставляя свой загривок под расчесывание. Но Родион оставался непреклонным: «Нет, и не выпрашивай даже!»

Из могилы донёсся воистину загробный голос капитана Остапчука: «А ну все сюда!» Радиостанция была включена, и Мишши о чём-то говорил со своим земляком. Командир приказал Самойлову-старшему увести повозку в условленное место за кладбищенским холмом и ждать там его и остальных бойцов. Если через полтора часа никто не придёт, то действовать по собственному разумению. Как только Родион ушёл, капитан Остапчук приказал Саше занять место рядом с Мишши и подготовить карту со вчерашней схемой ориентиров. Все данные по топогеодезической привязке уже были переданы в штаб и пересчитаны в установки прицелов для огневых позиций орудий второго дивизиона, прикрывавшего отход других советских подразделений. Оставалось только ждать противника.

Вражеский головной дозор появился в поле зрения спустя пять минут, капитан чётко произнёс: «Ориентир третий, левее четыре восемьдесят, дальше двести, два мотоцикла». Мишши сразу же повторил это на родном языке, добавив в начале доклада пару непонятных слов и вполне разборчивое «Одиссей». По разведчикам врага открывать огонь не стоило, поэтому наблюдение молча продолжалось ещё минут пять. Мотоциклисты быстро ушли из видимости, зато рядом с третьим ориентиром появился двухосный немецкий броневик, а за ним несколько танков, бронетранспортёров и грузовых автомобилей. По приказу командира Саша рассчитал по их наблюдаемой скорости время подхода к рубежу, на котором запланировали их накрытие огнём с учётом необходимой задержки, нужной снарядам на преодоление дистанции полёта по траектории с высокой крутизной. Затем он уверенно ответил, что стрелять на поражение надо в тот момент, когда голова вражеской колонны поравняется с ориентиром номер один. И спустя полторы минуты капитан Остапчук выдохнул: «Начинаем!» Мишши тут же по-своему передал это в эфир. Поскольку у носимой радиостанции типа «шесть-ПК» радиус действия небольшой, то полковник Молодцов организовал пункт приёма сообщений от передовых наблюдателей между ними и штабом. Именно там и находился односельчанин уроженца Чувашии, переводивший на русский язык его доклады, а далее эта информация шла уже по безопасному телефонному кабелю.

За пятнадцать километров в большом доме сельской школы все эти радио- и телефонограммы принимались и передавались начштаба полка Сабурину. На чёрной доске, где педагоги раньше объясняли ученикам премудрости русского языка и математики, цветными мелками была нарисована схема огней, выписаны рассчитанные поправки для того или иного рубежа. Там же постоянно отмечалось положение своих и вражеских подразделений. Живым индикатором служил один из штабных работников. От телефонистов и радистов постоянно поступали доклады о передвижении первого и третьего дивизионов, готовности второго к открытию огня, сведения о положении дел в других подразделениях полка. Всё это сообщалось ему либо голосом, либо записками, а затем в виде отметок, цифр и коротких фраз наносилось на доску, с которой эта информация принималась к сведению сидевшими за партами, точно школьники, командирами и солдатами, ответственными за управление огнём. Они переносили её на свои карты и схемы для использования в довольно сложных расчётах.