Жизня. Рассказы о минувших летах - Константин Иванович Комаров

испытал сильное увлечение Лермонтовым. А по школьному курсу запомнились горячие споры по «Поднятой целине» Шолохова. Главное: троцкист был Нагульнов или не троцкист? Он же выступал против самого Сталина! Мы не понимали. Великий художник Шолохов изобразил романтика, мечтателя, всей силою души ожидающего мировую революцию. А со Сталиным он не мог согласиться за то, что тот несправедливо обозвал его «декретным чиновником» и особенно обидным званием — «АВТОРОМ этих искривлений». Это я, пламенный революционер Макар Нагульнов — АВТОР? Чем-то это перекликается с эпизодом из первой ссылки Лермонтова. Комендант Мартынов укорял поэта, прибывшего откланяться по отбытии на Кавказ: «Что это вы вздумали писать стихи? Ваше ли дело писать стихи! Для этого есть поэты, АВТОРЫ, писатели, а вы такой же благородный человек, как и я».

Отношения со сверстниками в школе у меня сразу установились дружеские, и я на равных участвовал во всех ребячьих предприятиях и проделках. В некоторых случаях меня предостерегали: «Сюда ты не лезь!» Я действительно был не настолько боек и умел, чтобы наравне с друзьями влипнуть во что-нибудь на грани фола. Особенно дружен я был с Мишей Пикуло. В местном Осоавиахиме он мог взять две малокалиберные винтовки с патронами, с которыми мы ходили на охоту Выше по реке Архаре, на большом поле колхоза с. Аркадьевки осталось несжатым поле овса. Туда прилетали стаи тетеревов, буквально сотни, и мы их постреливали. Но подобраться к ним было трудно. Они садились на середине ровного поля, а наша винтовка била не дальше 50 м. По первому времени негромкие хлопки малокалиберки не очень пугали птиц, и можно было выстрелить до трех раз, но вскоре от первого же выстрела они стали взлетать с места. Но без добычи мы не возвращались. Миша был на год старше и уже в начале зимы 1943 г. был призван в армию.

Раза два за учебный сезон можно было побывать дома в своей деревне. Путь в Архару на подводах через Иннокентьевку редко удавалось преодолеть за один день. Ночевали в пути, не доезжая до Архары километров за 20. Зимой на санях ехали по прямому зимнику, проложенному еще до революции. Расстояние по зимнику считалось равным 45 км. Лесной участок дороги переходил в ровную болотистую низину шириной не менее 12 км и неоглядной ширью в обе стороны. Теперь здесь Хинганский заповедник для охраны гнездовий японских журавлей и аистов. За низиной начинался подъем на протяженное вдоль нее возвышение Хребтик. Километров за 10 до Архары в лесной деревеньке Антоновке всегда останавливались у деда Бабичука. Здесь обычно угощались свежесваренной горячей картошкой, пили чай с медом и салом, отогревались. Не раз пришлось мне пройти этой дорогой и пешком в одиночку, в том числе и зимой. Однажды именно в зимнее время по пути от Антоновки на подходе к Хребтику я заметил, что за мною следует волк. Не скажу, чтобы сильно, но я насторожился. Достал свой перочинный ножичек, разложил оба лезвия — посмотрим! На спуске с Хребтика в долину волк отстал. Дальневосточные волки помельче среднерусских и не такие агрессивные, дичи хватает.

Однажды я оказался в ситуации, близкой к критической. В солдатской шинели и кирзовых сапогах я пустился в путь на ночь глядя. Солнце садилось, когда я начал спускаться с Хребтика в долину. «Стужа злее на ночь», но долину я преодолел благополучно. Уже на последнем лесном участке пути я заметил — устаю и уже не согреваюсь движением. Даже бег меня не согревает, заметно мерзну. Наконец, дома не могу открыть негнущимися руками забухшую дверь. Услышав мою возню, мать пинком распахивает ее. Смотрит с недоумением. Солдат. Да много тут их всяких ходит! А я «мама» сказать не могу. Потом — ой! Вместе с отцом срочно стащили с меня сапоги с примерзшими портянками и стали оттирать уже побелевшие ступни ног. Думаю, через полчаса дело кончилось бы серьезным обморожением.

В 1943 г. к началу нового учебного года наш 10 класс стал практически девичьим. Нас, 17-летних парней оставалось только трое: Сережа Сегренев, Гриша Маричевский и я (мне 17 лет исполнялось 20 ноября). Обстановка была тревожной, и мы не столько думали об учебе, сколько о войне и фронте. И фронт не замедлил призвать нас в свои ряды. К 20 ноября мы все трое и Витя Сазонов из 9-го класса получили повестки явиться в военкомат, «с вещами на парад». В военкомате собралась команда человек в 40. Получился перебор, один лишний. Вызвали Витю Сазонова и предложили остаться — у него оставалась мать с несколькими малолетними детьми. Витя отказался. Вызвали меня — ты хорошо учишься, вот и учись. Отказался. На фронт! И в тот же день уже темной ночью нас поездом доставили на ст. Шимановская в запасной полк. В полку на нас, новоприбывших, набросилась неорганизованная группа солдат-старожилов в надежде разживиться у нас какими-нибудь продуктами. У меня в запасе было три или четыре хлебца домашней выпечки, и я тут же раздал их «нуждающимся», немедленно сам оказавшись таким же. Тогда вся тыловая армия питалась по 3-й полуголодной норме, разбавленной неизбежным воровством, не известно на каком этапе прохождения пайка до солдата.

На другой день баня, стрижка под ноль и обмундировка. Вышли из бани — друг друга не узнаем. Да еще и одели нас, как дезертиров Первой мировой войны. Это были какие-то обноски, латаные-перелатанные. Унтера швыряли в нас, что у них было под рукой, и прогоняли дальше. Мне досталась латаная шинель с оборванными неровными полами до колен. Сукнецо ее просвечивало на свет как решето. Брюки попались командирские из синего сукна с кантами. Они скоро начали расползаться в разных местах от ветхости, и я не успевал сшивать дыры через край разрывов. Единственно удачной оказалась суконная гимнастерка с отложным воротником — по форме теперь полагались воротнички стоячие, но это никого не волновало. Ботинки были сделаны из старой кожи, а верх из кирзы от старых сапог. Все это подбивалось тоненькой подошвой из какой-то неведомой пластмассы. Форменные трикотажные обмотки длиной 2,5 м заменяли полоски, сшитые из кусков старого шинельного сукна. Довершали все старые стираные ватные буденовки, для дальневосточных морозов негодные. Рукавиц не полагалось, а свои у меня вскоре украли. Поясной ремень я сохранил свой. В таком обмундировании мы должны были проходить солдатскую науку зимой 1943-1944 гг.

Запасной полк — это что-то вроде накопителя солдатской массы для строевых частей.