Путь розы. Внутри цветочного бизнеса. Как выводят и продают цветы, которые не сумела создать природа - Эми Стюарт

Яркие бутоны тюльпанов медленно раскрываются на изогнутых тонких стеблях, становясь все прекраснее. Постепенно, один за другим, с них облетают лепестки. Ничего удивительного, что голландские живописцы поспешили добавить в вазы, наполненные летними пионами и другими цветами всевозможных сезонов, весенние тюльпаны, чувственно роняющие лепестки.

Клузиус составил каталог тюльпанов из своей коллекции, описав несколько десятков сортов по их внешнему виду, оттенкам и времени цветения. Коллекционеры, желавшие поделиться своей добычей, продолжали привозить в Голландию луковицы, и скоро тюльпаны повсеместно вошли в моду. Яркие пурпурные и красные бутоны не были похожи ни на что известное ранее, и очень скоро тюльпан стал жемчужиной в садах состоятельных граждан и профессиональных садоводов (в те времена их уже называли флористами), которые надеялись заработать, продавая не только срезанные цветы, но и детки-луковицы. В XVII столетии цены на отдельные луковицы начали подниматься все выше и выше, положив начало безумию, которое вошло в историю под названием тюльпаномании. Богатые голландцы перебивали друг другу ставки на аукционах, надеясь купить луковицу, которую впоследствии они смогут продать за еще бо́льшие деньги, – примерно как на сегодняшнем перегретом рынке продают и скупают недвижимость. Сравнение абсолютно не преувеличено: в те дни одна-единственная премиальная луковица могла стоить столько же, сколько дом на берегу канала. Аристократы скупали по скандальным ценам даже срезанные цветы. В 1610-х годах среди французских модниц считалось высшим шиком вместо драгоценностей носить украшения из тюльпанов.

Спекуляции подпитывала неизвестность: никто не знал, от чего зависит окраска цветка, она была случайной. Клузиус отмечал, что некоторые тюльпаны становятся пестрыми: на их лепестках появляются яркие белые или желтые прожилки. Такие цветы очень ценились, но никто не понимал, отчего возникает подобный живописный эффект. Продавалось огромное количество снадобий, обещавших непременно сделать лепестки пестрыми. Садоводы даже пытались разрезать луковицы красных и белых тюльпанов пополам, а затем складывать половинки, в надежде вырастить пестрый цветок. Конечно, у такого метода не было ни единого шанса. Тем не менее уже тогда флористы пытались заставить растения взять новую высоту. Ради совершенного цветка они были готовы разориться.

Конечно, в те времена никто не мог догадаться, что настоящей причиной появления полосок на лепестках является вирус. Вирус пестролепестности (или мозаики) тюльпана был открыт только в начале XX столетия. Он распространяется с помощью тлей и ингибирует антоциан (тот самый пигмент, отвечающий за окраску цветка, с которым работал Джон Мэйсон, чтобы вывести синюю розу и фиолетовую гвоздику), который хранится в вакуолях каждой клетки. Когда пигмент в клетке отсутствует, становится видна изначальная белая или желтая поверхность лепестка, которая и дает эффект светлых полос на ярком цветном фоне.

Современные версии этих пестрых тюльпанов и сейчас пользуются спросом. «Солнечная долина» разводит сорт Flaming Parrot[40], цветы которого, абрикосовые с малиновыми завитками, с перистыми, зазубренными краешками лепестков, привели бы голландских торговцев тех времен к помрачению рассудка. Однако в новых гибридах нет и следа мозаичного вируса: этот же вирус поражает лилии, причем с гораздо менее симпатичным эффектом. Не говоря уже о том, что узор, возникающий на таком цветке, непредсказуем. Ни один современный коммерческий цветовод не заинтересуется чем-то подобным. Вместо этого селекционеры вывели мутацию и создали генетически стабильные линии тюльпанов, в которых полоски на лепестках повторяются из поколения в поколение. Современные мозаичные гибриды иногда называют тюльпанами Рембрандта (что звучит весьма иронично, поскольку Рембрандт не особо известен своими натюрмортами), и они гораздо больше удовлетворяют интересам цветочной торговли, чем их пораженные вирусом предшественники. Но в те дни факт, что ботаники не могли установить происхождение цветочного узора, означал, что покупатели заплатят любые деньги в надежде заполучить тюльпан с пестрыми лепестками. Гонясь за новизной, флористы платили за одну луковицу по несколько тысяч гульденов. Обычные товары, которые можно было купить на эту сумму, составляли длинный список: несколько поросят, вол или овца, несколько тонн зерна, тонна масла, несколько бочек пива и впридачу корабль, на который все это можно было погрузить.

Падение голландского рынка тюльпанов было довольно внезапным. Оно случилось на аукционе в начале 1637 года, когда торги за фунт луковиц начались с 1250 гульденов. Предложений не последовало. Цена была снижена, потом снижена еще раз. Шла минута за минутой, но собравшиеся флористы молчали. Стало понятно, что произошел массовый обвал рынка. Вскоре луковицы продавались не больше, чем за 5 % от своей прежней цены. Начались повсеместные банкротства, обвинения в мошенничестве и судебные процессы, растянувшиеся на десятки лет.

Несмотря на болезненный урок, полученный в результате этого рыночного безумия, голландцам все-таки удалось удержать главенство в разведении тюльпанов. Иногда редкие и необычные луковицы покупали за большие деньги, но после окончания тюльпаномании обычные сорта стали продаваться по гораздо более разумным ценам, около гульдена за штуку. Кроме того, голландские фермеры начали выращивать еще один вид луковичных – гиацинты, тоже привезенные Клузиусом. Спустя примерно сотню лет после окончания тюльпаномании возникло небольшое гиацинтовое безумие, но цены никогда не взлетали настолько высоко, и это увлечение быстро сошло на нет.

В течение следующих столетий голландские цветоводы продолжали засеивать луковицами сельскохозяйственные земли. Хотя даже самые высокие холмы Голландии находятся немногим выше уровня моря, осушение озер и сооружение дамб и каналов позволило отвоевать больше земли, и в конце концов поля луковичных протянулись почти на двадцать тысяч гектаров. Урожай поднялся до десяти миллиардов цветочных луковиц в год и сегодня составляет около 65 % мирового урожая. В настоящее время годовой оборот голландской луковичной торговли на уровне оптовых продаж оценивается в миллиарды долларов.

Туристы, толпами стекающиеся по весне на знаменитые голландские тюльпанные поля, наблюдают не просто гигантский сельскохозяйственный спектакль – все эти земли также участвуют в цветочном производстве. Цветы здесь выращивают не ради цветов, но ради того, чтобы могла достичь зрелости главная, подземная часть – луковица. Примерно две трети луковиц с этих полей идет на рассаду промышленным цветоводам, остальное достается садоводам. Яркие полосы тюльпанов, появляющиеся каждый апрель и май, всего лишь побочный продукт луковичного производства. Однако и он весьма выгоден, потому что привлекает около полутора миллионов туристов каждый год.

Удивительно, что, несмотря на то что голландские цветоводы буквально всем обязаны своим тюльпанолюбивым предкам, к сохранению исторического наследия приложено очень мало усилий. Амстердам – город музеев. Согласно оценкам туристического бюро, в нем находится 51 культурное место, но я думаю, что на самом деле их гораздо больше. Я видела здесь музеи татуировок, профсоюзов, журналистики, пива, марихуаны, секса, футбольного клуба «Аякс», пыток, кошек – и это лишь малая часть. Но только недавно в Амстердаме открылся небольшой музей, посвященный голландскому тюльпановодству. До этого самым близким по духу был «Сад луковичных» («Hortus Bulborum»), в Лиммене, где группа преданных волонтеров, большинство из которых в преклонных годах, создала действующий музей, сохраняя коллекцию исторических сортов луковиц. Год за годом они сберегали раритеты вроде красно-желтого Duc van Tol, датированного 1595 годом, мозаичного Absalon, выведенного в 1780-м, попугайного тюльпана Admiral de Constantinople, появившегося в 1665-м, а также сотни других. Кроме того, в музее представлена коллекция сельскохозяйственных орудий, начиная с самых ранних периодов: корзин, инструментов и деревянных приспособлений для сортировки и оценки луковиц. Но даже эта скромная коллекция занимает больше места, чем доступно волонтерам, поэтому некоторые экспонаты приходится хранить в сарае у фермера по соседству.