Ах, Вильям! - Элизабет Страут

— Красивые розы, — сказала я ей.

А она мне:

— Их посадила еще моя бабушка, а я пытаюсь не дать им умереть. Их поела тля, будь она неладна.

А я ей:

— Да, с тлей хлопот не оберешься.

Она снова занялась кустом, сбрызнула его из распылителя.

Я сказала:

— Их посадила ваша бабушка? Здорово. В смысле, что они растут уже так давно.

Женщина выпрямилась и посмотрела на меня.

— Ага, — сказала она.

Я сдвинула солнечные очки на лоб:

— Меня зовут Люси. Рада встрече.

Женщина не двигалась с места, и я поняла, что она не собирается пожимать мне руку, но не из чувства враждебности, а просто потому что не собирается. Она посмотрела на небо, потом на сад, потом снова на меня:

— Как, вы сказали, вас зовут?

Она вела себя не враждебно и не дружелюбно.

— Люси, — сказала я. — А вас?

Женщина сняла очки; это были очки для чтения, чтобы лучше видеть тлю, и, как ни странно, без очков она выглядела и старее, и моложе одновременно. Глаза у нее были какие-то голые — я имею в виду, почти без ресниц.

— Лоис, — сказала она. А затем спросила: — Откуда вы, Люси?

Я чуть не сказала «из Нью-Йорка», но вовремя спохватилась.

— Я родом из маленького городка в Иллинойсе, — сказала я.

— И что привело вас в Хоултон, штат Мэн?

Чуть ниже шляпы, вдоль линии роста волос, ее лоб слегка поблескивал от пота.

— Мы… Мы с мужем… В общем, отец моего мужа был немецким военнопленным, и мы приехали что-нибудь о нем разузнать.

Я перевесила сумочку на другое плечо.

— То есть ваш свекор был немецким военнопленным? — Лоис посмотрела мне прямо в глаза, и я кивнула. — Он случайно не женился на местной?

— Да. Они уехали в Массачусетс. Он умер, когда моему мужу было четырнадцать.

Секунду-другую Лоис Бубар стояла под палящим солнцем, а потом сказала:

— Не желаете зайти? — И повернулась ко мне спиной и зашагала к боковой двери, и я пошла за ней следом. Внезапно она остановилась и обернулась: — А где ваш муж сейчас?

— Мой бывший муж, извините, я должна была сразу сказать. Мы с ним друзья. Он ждет в машине в квартале отсюда.

Она стояла и смотрела на меня; роста она была невысокого, примерно как я.

— Он подумал…

Но тут она сказала: «Пойдемте» — и снова повернулась ко мне спиной.

Мы прошли через темную прихожую, где на крючках висело множество курток и пальто, и оказались на кухне, и там Лоис сняла шляпу и положила ее на столешницу. «Налить вам воды?» — спросила она, и я сказала, было бы чудесно, большое спасибо.

Пока она наливала в стаканы воду, я обвела взглядом комнату, не поворачивая головы, и в очередной раз убедилась, как мне не нравится бывать в чужих домах. Дом Лоис был вполне ничего — совершенно нормальный дом, только кухня слегка захламлена, хотя другой на моем месте назвал бы ее обжитой, и внутри после улицы темновато, — я лишь хочу сказать, мне никогда не нравились чужие дома. В них всегда непривычно пахнет, и дом Лоис был не исключением.

Лоис протянула мне стакан — я заметила у нее на пальце кольцо, золотое обручальное кольцо, — и мы прошли в гостиную, где было чуточку приятнее: гостиная тоже была слегка захламлена, но из окон лился солнечный свет и повсюду были полки с книгами. Все поверхности были заставлены фотографиями, множеством фотографий в разномастных рамках. В основном это были снимки младенцев и детей с родителями, все в таком духе. В гостиной стояли кресло и синий диван, продавленный посередине, и Лоис устроилась в кресле, положив ноги на пуфик, а я — на продавленном диване. На ногах у нее были резиновые сандалии.

— Ваш бывший муж, — сказала она и отпила из своего стакана.

— Да. Мой второй муж умер в прошлом году, — сказала я.

Она приподняла брови:

— Соболезную.

— Спасибо.

Лоис поставила стакан на маленький столик у подлокотника кресла.

— Не ждите, что вам станет лучше. Мой муж умер пять лет назад.

Я сказала, что соболезную.

Наступило молчание. Она посмотрела на меня, и мне стало неловко, я почувствовала, что краснею. Наконец она спросила:

— Так чем я могу вам помочь?

— Возможно, ничем, — ответила я. — Как я уже говорила, мы с мужем — бывшим мужем — приехали сюда разузнать что-нибудь о его… скажем так, корнях.

Лоис слегка улыбнулась, и я не могла понять, приветливая это улыбка или нет.

— Он ищет родственников? — спросила она.

Я тихонько и сокрушенно вздохнула:

— Да.

— Значит, ваш бывший муж ищет меня.

— Верно, — сказала я.

— И он сейчас ждет в машине.

— Да, — сказала я.

— Потому что струсил.

Мне захотелось защитить Вильяма, и в то же время я сама немного струсила.

— Он не уверен…

— Послушайте, Люси. — Лоис Бубар потянулась за стаканом, и снова отпила воды, и снова очень аккуратно поставила его на место. — Я знаю, зачем вы здесь. Я еще вчера узнала, что вы приехали, вы с мужем заходили в библиотеку. Это маленький город, но вы сами в таком выросли и, конечно, знаете, как быстро в подобных местах разлетаются слухи.

Мне хотелось сказать: «Нет, не знаю, я росла в полях и почти не видела своего города, и никто в моем городе не хотел с нами общаться», но я этого не сказала. Я ничего не сказала.

И тогда заговорила Лоис Бубар.

— Я прожила очень хорошую жизнь. — Она подняла палец и лаконически так указала на меня. — Я прожила очень, очень хорошую жизнь. Так и передайте своему бывшему мужу.

Она помедлила, обвела комнату взглядом и снова посмотрела на меня. Несколько сдержанно и даже — совсем чуточку — со скукой. За спиной у нее были обои в цветочек, на них виднелся малюсенький темный подтек.

— Давайте перейдем к сути. — На секунду она задержала взгляд на потолке. — Когда мне было восемь, родители — они сделали это вместе — усадили меня в гостиной и всё мне рассказали, что моя мать… В общем, в тот день я узнала, что родила меня другая женщина. Но они всячески подчеркивали, что та женщина мне не мать. Моя мать — это та, кто воспитывал меня с годовалого возраста. Вот кто моя мать. Она выросла в этом доме… — Лоис обвела рукой гостиную: — И о такой матери можно только мечтать. Она была так ласкова, рассказывая все это, и папа тоже — помню, он прижимал меня к себе. Мы сидели на диване, и он все время одной рукой обнимал меня. Думаю, они сочли, что я уже достаточно взрослая для этой беседы, к тому же кое-кто в городе знал историю нашей семьи, и они решили, что будет лучше, если я обо всем услышу дома, чем от чужих людей. Я немного растерялась, как растерялся бы любой ребенок. Но решила, что все это неважно.

И совершенно правильно. Ведь у меня были любящие родители, у меня было трое младших братьев, которых папа с мамой тоже очень любили. Лучше родителей не найти, просто не найти.

Я наблюдала за ней и видела, что она говорит правду. На глубинном — почти фундаментальном — уровне она чувствовала себя в своей тарелке, как бывает с людьми, которых любили родители.

Лоис сделала еще глоток воды.

— Со временем, немного повзрослев, я начала задавать вопросы, и родители рассказали мне об этой женщине, в девичестве ее звали Кэтрин Коул, и как она сбежала с немецким пленником. В один прекрасный день она ушла из дома, просто взяла и ушла, это было в ноябре, села на поезд и больше не возвращалась. Мне было меньше года. Папа знал про немца, но думал, что все уже в прошлом. Кэтрин вышла за папу еще совсем юной, в восемнадцать лет, а он был на десять лет старше, и он говорил, он всегда намекал, что она вышла за него, чтобы вырваться из дома. — Немного помолчав, Лоис продолжила: — Мою маму звали Мэрилин Смит. — Лоис постучала пальцем