Сын - Алехандро Паломас

второй — про другое, — сказал он со странной улыбкой.

Я заморгала, доискиваясь до логики в его словах. Но Гилье пояснил сам, не дожидаясь расспросов:

— Второй рисунок — про сейчас.

Я взяла этот лист, поднесла к лампе. И в груди слегка похолодело. Холодок медленно распространялся, словно растопыривая щупальца.

— Но, Гилье… — услышала я свой шепот. — Это же…

Тут за окном промелькнула чья-то фигура, под шагами заскрипел гравий. Посетитель на подходе. Мы с Гилье переглянулись. Он снова кивнул:

— Да. Это русалка.

Скрип прекратился, снаружи воцарилась тишина. А потом звякнул дверной звонок. Я нажала на кнопку у стола, и дверь с щелчком распахнулась. Гилье снова оглянулся, мигом соскользнул со стула.

— Я, наверно, лучше пойду, да? — сказал он, подхватил рюкзак и, не дожидаясь ответа, двинулся к двери.

Пока он неспешно удалялся, я перевела взгляд на оба рисунка. И почти непроизвольно окликнула:

— Гилье!

Он остановился, повернул голову:

— Да?

— Подожди минутку.

Он обернулся ко мне всем корпусом, но замер на месте, чуть ссутулившись, с рюкзаком в руках: маленький усталый человечек.

— Не уходи пока — у меня есть к тебе одна просьба, — сказала я.

Гилье

— Можно недлинно, — сказала сеньорита Мария перед тем, как закрыла дверь. — Мне хватит одного абзаца к каждому рисунку.

Назия всегда говорит, что взрослые странные, потому что иногда они говорят непонятное, а иногда вроде бы понятное, но потом оказывается, что все-таки непонятное, вот, например, сеньорита говорит, что мы должны много заниматься, а потом говорит: «но не чересчур много», и нам никогда это непонятное не объясняют, но никто и не жалуется, что не понял, но это ничего. Я вспомнил об этом, потому что сеньорита Мария сначала сказала мне, что я могу идти, а потом спросила, могу ли я ненадолго остаться, просто она захотела, чтобы я написал на одном листе про то, что нарисовано на двух рисунках, которые я ей принес.

Я не очень понял, для чего ей мое сочинение про то, что нарисовано на рисунках, ведь эти рисунки для нее, но просто она, наверно, плохо видит, и ей нужны другие очки, только она об этом пока не знает.

— Но перемена уже кончилась, и у нас сейчас физкультура, — сказал я.

— Из-за этого не беспокойся, — сказала она и немножко растрепала мне волосы, вот так. — Я вернусь в кабинет и сразу же позвоню секретарю, скажу, что ты здесь у меня.

И она проводила меня в комнату у коридора, где я репетирую к концерту, и дала мне бумагу и зеленую ручку. Ну, точнее, маркер.

Когда закончишь, оставь все на столе. А я, когда освобожусь, зайду сюда и все заберу.

— Хорошо.

И она ушла.

Я не знал, с которого рисунка начать, и взял рисунок про то, что будет дальше, когда волшебное слово сработает. Положил его рядом с листком бумаги в линейку и написал зеленой ручкой:

СОЧИНЕНИЕ ПО ПЕРВОМУ РИСУНКУ ГИЛЬЕ ДЛЯ СЕНЬОРИТЫ МАРИИ

И одну минутку смотрел на рисунок, чтобы все как следует вспомнить.

А будет вот что — когда я спою на концерте. Мэри Поппинс услышит волшебное слово много рва. потому что в песне оно все время повторяется, хотя сделать это довольно трудно, потому что я пою и танцую в одно и то же время, ведь я устаю, и у меня голос глохнет. Тогда a успею сделать все, чтобы изменить жизнь, успею вовремя, но в последнюю минуту, но это ничего, и тогда Назию не увезут в наказание в Пакистан, чтобы ока познакомилась с толстым и некрасивым усатым сеньором, который будет ее мужем, хотя он совсем старый, просто он ее двоюродный брат, а еще он богач, и Рафик уже обо всем договорился, или нет, они, наверно, уедут все, кроме Назии, и тогда мой папа, ведь ему так одиноко и он так много плачет, ее усыновит. Да, я думаю, так будет лучше всего, пусть папа ее усыновит, и нас снова будет трое, как раньше, и мы будем есть виноград дома перед теликом, и, наверно, Назия иногда сможет снимать платок, не знаю, там будет видно.

Дописав сочинение про первый рисунок, я взял новый лист в линейку и положил рядом второй рисунок, чтобы ни о чем не забыть.

СОЧИНЕНИЕ ПО ВТОРОМУ РИСУНКУ ГИЛЬЕ ДЛЯ СЕНЬОРИТЫ МАРИИ

На этом рисунке нарисована мама, когда она уехала, и тогда она осталась жить в папином сундуке с сокровищами, на шкафу, потому что превратилась в русалку, а русалка это такая сеньора, похожая на рыбу, но я никогда не говорю о маме, потому что думаю, что никто этого про нее не знает, ведь если бы знали, не написали бы, что она пропала, а так написано в газетах у папы в коричневом кожаном альбоме. Я вот что думаю, просто в Дубае море очень синее и есть русалки, морские коровы и морские быки, и поэтому мама ныряет с рыбками и все время плавает, совсем как на Майорке, когда мы шли на пляж с желтым надувным матрасом, и она говорила: «А теперь пойду в разведку, я ненадолго», и ныряла, и возвращалась нескоро. И наверняка… ну, даже не знаю, что еще написать. А, вот, вспомнил… и наверняка Мэри Поппинс иногда прилетает с ней повидаться, и они вместе танцуют с крабами, осьминогами и ракушками, такие ракушки гудят наподобие больших кораблей, и, наверно, с ней случилось то же самое, как с русалочкой Ариэль в мультике, когда никто не знал, где она, а потом оказалось, что она сбежала, чтобы полюбить принца с черными волосами, он похож на моего папу, и это всё. Вот как-то так, наверно.

Я дописал второе сочинение, проверил оба, чтобы не было ошибок, мы так проверяем диктанты на уроках испанского, оставил на столе сочинения вместе с рисунками и ушел. Взял рюкзак, вышел в коридор, а когда шел мимо кабинета сеньориты Марии, увидел, что дверь немножко приоткрыта, и заглянул сказать «до свидания», но она сидела и разговаривала по телефону, и в комнате больше никого не было, и я не понял, что лучше сделать, и не стал ничего говорить.

— Соня, нам нужно увидеться, — говорила она. Помолчала, а потом сказала: — Надеюсь, ты уже выздоровела Да, да. Конечно. Да, нам