📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгСказки28 дней. История Сопротивления в Варшавском гетто - Давид Зафир

28 дней. История Сопротивления в Варшавском гетто - Давид Зафир

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 23 24 25 26 27 28 29 30 31 ... 61
Перейти на страницу:
когда он улыбнулся мне и сказал:

– Как здорово, что ты зашла, Мира.

В переводе это означало: «Как здорово, что ты жива, Мира».

– Взаимно, – отозвалась я. – Взаимно.

Тут одна из девочек завопила:

– Доктор Корчак, доктор Корчак! Элиас отнял у меня ослика!

Она почти плакала. Между зубами и сверху, и снизу у нее были прелестные щербинки.

Корчак улыбнулся:

– Один осел стащил другого.

Девочка, несмотря на негодование, прыснула.

Корчак сжал ее маленькую ладошку в своих старческих руках, сказал:

– Пойдем-ка мы с этими ослами разберемся, – и удалился вместе с девочкой.

Мы с Даниэлем остались один на один. Дети вокруг засуетились, сдвигая стулья и столы для обеда. Никто из воспитателей ими не руководил. Эти дети сами знали, что делать, чтобы их маленькая община функционировала.

– Что ты тут делаешь? – спросил Даниэль, явно не зная, радоваться моему появлению или тревожиться.

Я замялась: кругом сновали дети, а мне не хотелось их напугать, во всеуслышание объявив, что немцы зачищают приюты. Да и собственно, с чего я взяла, что это правда? Может, это просто один из множества циркулирующих по гетто слухов, а я приняла его на веру?

– Я тебе все расскажу на крыше, – наконец ответила я.

Даниэль в нерешительности огляделся. Помогать детям накрывать столы – это как раз входило в его обязанности.

– Я быстро, – пообещала я, и он кивнул.

Пока мы поднимались по лестнице на крышу, я соображала, что именно намерена ему сказать. Если приютских детей депортируют – пусть не сегодня, но все равно рано или поздно это произойдет, – Даниэль не должен разделить их судьбу. Он должен жить. Должен остаться со мной. Но разве он покинет детей? Корчак никогда бы так не сделал. Он ведь отказался от спасения. А Даниэль Корчака обожествляет. Если его приемного отца и всю приемную семью затолкают в вагон для скота, как он их бросит? Что может подвигнуть Даниэля остаться со мной?

Наша любовь. Наша любовь больше, чем его любовь к Корчаку. Наверное…

– Эта пьеса, – сказал Даниэль, открывая слуховое окошко, – называется «Прощание с Сарой».

Его слова прервали мои размышления.

– Корчак сам ее написал. Хочет подготовить детей к смерти. Чтобы они не боялись, а смотрели на конец жизни как на избавление.

Ничего печальнее я в жизни не слышала.

Даниэль вылез в окошко, и я последовала за ним. Над нашей крышей безжалостно палило полуденное солнце. Хорошо, что мы обуты: на раскаленной черепице хоть яичницу жарь – было б откуда взять яйца. О том, чтобы сесть, и речи быть не могло, только если на одну из валяющихся на крыше досок, из которых Даниэль еще до начала акции собирался соорудить для нас небольшой навес от дождя.

– Так зачем ты пришла? – осведомился он. Солнце лупило по нам.

– Перебирайся к нам на Милую! – выпалила я и сама изумилась собственным словам. Но Даниэль изумился еще больше. Уставился на меня так, будто я рассудок потеряла.

– Они скоро и до приютов доберутся, – в отчаянии проговорила я. Но уже знала, что Даниэль скажет: мое место здесь. С детьми. С Корчаком.

И поскольку ответ был мне ясен, Даниэль его даже озвучивать не стал.

– Сейчас на улице слышала, – добавила я. – Кто-то крикнул, что СС собирается вас забрать.

Это известие Даниэля все-таки встревожило. Боялся он не столько за себя, сколько за детей, но все-таки собственная жизнь тоже была ему дорога. Все-таки он не сумасшедший.

– Пойдем со мной! – взмолилась я.

– Не могу. Ты же знаешь.

Я со злостью смотрела на него.

– Это за пределами моего разумения, – ответила я излишне резко. Впрочем, учитывая, как я на него разозлилась – он даже не колебался ни секунды! – может, это было еще и мягко. – Ну умрешь ты с ними – им от этого какой прок?

– Мое место рядом с ними.

– Это не ответ! – рявкнула я. – Я спрашиваю: какой им прок от того, что ты умрешь вместе с ними?

– Они мои братья и сестры. Я им нужен. – Он тоже начал злиться. Не так бурно, как я, но по меркам Даниэля это уже все равно что выйти из себя.

– Но мне ты нужен тоже!

Его гнев поутих, он понял, в каком я отчаянии. И шагнул ко мне с явным намерением обнять. Мол, «я с тобой» – но ведь он только что ясно дал мне понять, что в любом случае останется с детьми, а не со мной…

– Не надо… – Я заслонилась от него рукой.

Он замер.

– Только если пойдешь со мной.

На это он соглашаться не собирался.

У меня слезы навернулись на глаза, и, еле сдерживая их, я крикнула:

– Корчак – старик! Пожил, может помирать. Но у тебя-то вся жизнь впереди!

Даниэля, очевидно, покоробили мои слова, что его обожаемый приемный отец свое отжил. Но мне было все равно:

– Он не имеет права тащить тебя за собой!

– Это мой выбор!

– Именно!

Мы смотрели друг на друга, и губы у меня тряслись – я изо всех сил старалась не зареветь.

– Это действительно твой выбор, – тихо проговорила я. – Вот и выбирай…

Я хотела сказать: «…жизнь».

Но прошептала: «…меня».

Даниэль не ответил.

Он разрывался на части.

Но вряд ли он изменит свое решение. Даниэль провел при Корчаке почти всю жизнь, к детям за долгие годы прикипел. А со мной знаком всего несколько месяцев. Они для него семья – вот такая большая семья из двухсот человек. А я всего-навсего подружка. Разве может любовь ко мне, какой бы сильной она ни была, расторгнуть столь крепкие узы?

Сейчас он скажет, что меня выбрать не может, и я наконец-то дам волю слезам… Но тут раздался рев грузовиков.

Мы бросились к краю крыши. Два грузовика остановились перед приютом. Еврейские полицаи, эсэсовцы и украинские бестии выпрыгнули из кузова и ворвались в здание.

– Я к детям! – тут же выпалил Даниэль, ни мгновения не колеблясь.

И кинулся было к слуховому окну, но я преградила ему дорогу:

– Может, они сюда и не полезут! И нас не заберут!

Даниэль хотел меня оттолкнуть. Но я вцепилась в него и выкрикнула:

– Они тебя прикончат!

Он и без меня это знал.

– Мое место рядом с ними, – повторил он в очередной раз фразу, которую я уже успела возненавидеть. Вырвался из моих рук и распахнул слуховое окно. А я…

…я просто света невзвидела.

В этот миг я сама собой не владела. Знала только: Даниэля вниз пускать нельзя! Он не должен погибнуть!

Я схватила валяющуюся под ногами доску и с размаху ударила его по голове.

22

Не сразу до меня дошло, что я натворила: Даниэль лежал без сознания на раскаленной черепице. На затылке – кровь.

Боже, а вдруг я его убила?

Я опустилась рядом с ним на колени, пытаясь понять, жив он или нет. Дышит! И я тут же обрадовалась, что все-таки нанесла этот удар. Теперь Даниэль не побежит вниз, к детям. Он уцелеет! Если, конечно, немцы не найдут нас здесь, наверху…

Я быстро закрыла слуховое окно. Не нужно привлекать внимание эсэсовцев – вдруг те поднимутся на чердак в поисках спрятавшихся детей.

Сама я тоже легла. Хотя горячая черепица обжигала кожу, я подползла к краю крыши, чтобы посмотреть, что происходит внизу на улице. Я ожидала увидеть, как сирот вместе с Корчаком грубо выгоняют из дома. Однако ничего подобного не происходило. Немцы и их приспешники вышли на улицу. Без Корчака. Без детей.

Неужели они пощадили приют? И я зря треснула Даниэля доской?

Однако уезжать команда зачистки не спешила. Никто не полез обратно в кузов – все ждали перед домом. Солдаты курили и болтали, еврейские полицаи утирали пот со лба. Даже в этот миг я по привычке принялась высматривать среди них брата. И испытала облегчение, убедившись, что внизу его нет.

Я бросила взгляд на Даниэля. Он все еще лежал без сознания. И может, еще долго пролежит. Надеюсь, сотрясения мозга у него нет. Я первый раз в жизни ударила человека – и кого! Даниэля!

Помочь я ему сейчас ничем не могла. Так что лежала, распластавшись по крыше, чтобы меня не заметили, и наблюдала за тем, что происходит внизу. Лица у еврейских полицаев были замученные и потерянные, в то время как эсэсовцы стояли со скучающим видом. Один из них отпустил шутку, трое или четверо захохотали. Судя по тому, как гнусно они ржали, шутка была непристойная.

Чего, черт возьми, они ждут? Почему не уезжают? Странно все это. А когда немцы ведут себя странно, добра не жди.

Прошло, наверное, с четверть часа, когда дверь приюта снова открылась. На улицу вышел Корчак. На нем была форма польской армии, в которой он когда-то служил. За руки он вел двоих малышей. Слева от него шел мальчик, свободной рукой крепко прижимавший к себе грязного мишку. Справа – светленькая девчушка с прелестными косичками. Она несла куклу без одной ноги и что-то ей толковала. Наверняка уговаривала не бояться.

За Корчаком на улицу вышел мальчик постарше. Ему было лет тринадцать, и он нес над головой большой флаг. Флаг короля Матиуша – выдуманного Корчаком персонажа. Сам флаг был зеленый, и на нем красовалась синяя Звезда Давида на белом поле. Повязки, которые мы все обязаны были носить и на которых изображалась точно такая же звезда, были символом позора – но это знамя было символом гордости.

В любых

1 ... 23 24 25 26 27 28 29 30 31 ... 61
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?