Саперы - Артем Владимирович Драбкин

Интеллигентный, добрый и порядочный человек. Пользовался безграничным уважением и авторитетом в батальоне. Задачей этого взвода было ведение инженерной и обычной разведки. В этот взвод шел тщательный отбор, туда набрали в основном, скажем так, бывших „бандитов и головорезов“, было очень много бывших зэков. Был Азаров, „мотавший срок“ 10 лет за убийство, насильник Петров, профессиональный вор Зайцев, были еще Плясунов и Баранов, другие ребята. Отобрали туда и меня. А дальше начались бои на Кубани.

Ваша бригада, судя по архивным материалам, почти полностью погибла в боях за станицу Крымская.

Бригада не погибла, а понесла тяжелые потери, в строю осталось только 20 % личного состава. Там много чего происходило весной и летом 1943 года. Станицы Славянская, Киевская… Помню, как с Плясуновым пошли на разведку, переправились через Кубань и зашли в совхоз „Гигант“. Там нас люди так тепло встречали. А под Крымской действительно было кровавое месиво, здесь немцы оказали ожесточенное сопротивление. Мы как-то сделали и обозначили проходы для танков в минных полях, а наши пьяные в стельку танкисты помчались вперед не глядя, напрямую, и стали подрываться на своем минном поле. Немцы открыли бешеный огонь, а потом, поняв, что дорога нами разминирована и под таким огнем ее нам снова не закрыть минами, кинулись по ней в контратаку. И был у нас один боец, еврей Николаевский, которого все звали „Дудель“ или „Цыган“. Он бросился один на дорогу и снова ее заминировал. Я стоял рядом с начальником штаба батальона и слышал, как наш начштаба Бестужев кричал Николаевскому: „Давай! Молодец! К Герою представим!“, но Николаевский был тяжело ранен в ноги прямо на этой дороге и истек кровью от смертельного ранения еще до того, как к нему сумели подобраться товарищи… Теперь на минах стали подрываться немецкие танки. Они отошли назад, и все затихло… В июне 1943 года нашу бригаду должны были перебросить на другой участок фронта. Перед этим дали задание заминировать всю полосу обороны и передать участок сменщикам, стрелковому полку. В батальоне оставалось в живых намного меньше ста человек из пятисот. Все сделали ночью. На мою долю выпало вставлять взрыватели. Но при передаче минного поля стрелкам их полковой инженер обнаружил, что на отдаленных участках поля мины лежат без взрывателей. Меня и Плясунова, к тому времени ставшего из старшин младшим лейтенантом, вызвали в штаб и приказали: проверить все минное поле, и где нет взрывателей — поставить. Легко сказать! Лето, пыль, жара, немцы совсем рядом… Я навсегда запомнил этот день — 15 июня 1943 года. Мой день рождения. Нам дали сухой паек: сухари, консервы, спирт и даже шоколад. Я даже не подозревал, что мне, как некурящему, полагается шоколад. Добрались до речушки, и там под деревом закопали все припасы. Решили, что, если после выполнения этого задания мы останемся живыми, вот тогда и выпьем и закусим… Это была адская работа. Ползали по-пластунски, снимали грунт, извлекали мины, проверяли, есть ли взрыватель в мине, если нет — вставляли, снова ставили и маскировали мины. Стали черными как негры, друг друга не узнавали. Кончили эту каторжную работу, вернулись к речушке, выкупались, и только тогда поели и выпили спирта. Пришли в батальон, доложили. А кого послать в штаб стрелкового полка за актом приемки, сопровождать нашего зам. начштаба? Опять меня. Только подъехали к переднему краю на тачанке, как начался артобстрел. Офицер успел заскочить в блиндаж, а я нет. Кинулся в воронку, но осколок снаряда достал меня и там, попал в бедро. Я даже сразу не понял, что произошло, почему кровь течет? Привезли назад в батальон. Ранение было легким, но… Наш врач, нацмен в звании майора, сначала меня обматерил, а потом стал настаивать на моей немедленной эвакуации в госпиталь, мол, он не хочет брать на себя ответственность, вдруг я загнусь от заражения крови?! Но майор Шаронов сказал: „Я приказываю лечить его в дороге. Шоп остается в батальоне, будет охранять мою машину, а ты давай, лечи!“ Так снова майор Шаронов, мой славный комбат, своим решением счастливо решил мою судьбу. Я остался в своем батальоне вместе со старыми боевыми товарищами. Это был уже третий случай, когда Шаронов меня выручил. А до этого он спас меня на „комиссии“. Помните, я вам говорил, что в конце 1942 года в нашей бригаде сделали очередную проверку личного состава, чтобы выявить всех „бессарабцев“ и „западников“ независимо от национальности, снять их с передовой и отправить в тыл на трудфронт. Приехал какой-то полковник и стал вызывать к себе по одному. Мои друзья, сержанты Авербух и Шевченко, прошли комиссию благополучно. Но когда в моих документах полковник увидел запись „место рождения — город Яссы“, то у него глаза на лоб полезли. Вначале он говорил со мной „по-доброму“, сказал: „Зачем тебе оставаться на передовой? Тебя же, не ровен час, ни сегодня, так завтра убить могут!“ Я показал рукой на находившегося рядом нашего одноглазого „бессарабца“, писаря Котова, и на своем ломаном русском языке спросил у офицера: „Почему он может остаться на фронте, а я — нет?“ Полковник повысил голос: Ты хочешь специально остаться, чтобы перебежать к румынам!..» Я вышел расстроенный из комнаты и столкнулся с комбатом. Шаронов поинтересовался: «В чем дело?» — «Нашу „тройку“ разъединяют. Меня отправляют в тыл». Шаронов: «Пошли, зайдем назад». Начал уговаривать полковника, но тот ни в какую: «У меня инструкция, как я могу ее нарушить?! Он же из Румынии!» Шаронов ему ответил: «Я хорошо знаю этого солдата и за него ручаюсь. Давайте бумаги, я подпишу, что беру на себя всю ответственность». И наша «тройка» сохранилась в батальоне.

А вообще, ваша национальность как-то влияла на отношение к вам со стороны боевых товарищей и непосредственных командиров?

Нет, ко мне всегда было хорошее отношение. Меня в инженерно-штурмовой саперной бригаде как-то пытались в штабе записать в документах русским, Семеном Георгиевичем Шоповым — я отказался. И несмотря на то, что в нашем взводе разведки большинство бойцов было из бывших уголовников, никто меня «жидком» и так далее не называл. Наоборот, всячески помогали и даже оберегали. Мой товарищ Вася Азаров, с которым мы часто работали в паре, всегда прикрывал меня собой и заботился обо мне. У всех разведчиков были командирские ремни со звездой на бляхе, а у меня — нет. Как-то ползем в разведку по трупам, лежит убитый старшина с командирским ремнем. Азаров снял с него ремень и дает мне: «Держи на память. Когда меня убьют,