Дикая жизнь - Фиона Вуд

понедельник, 22 октября (позже)

В Париже есть широкий пешеходный мост, который называется Passerelle des Arts – Мост Искусств. Он переброшен через Сену от Института Франции на левом берегу до квадратного двора музея Лувр на правом.

Деревянные планки его настила плавно поднимаются от одной стороны к середине моста и полого сбегают к противоположной. Упасть с моста пешеходам не дают панели с крестообразным узором прутьев, протянувшиеся между старинными серовато-зелеными фонарными столбами.

И словно металлической чешуей или лепестками, ромбы из этих прутьев по всему мосту сплошь усеяны тысячами висячих замков – «замков любви».

Каждый замок – история любви, обещание, дань уважения, память…

Распечатать письмо из Франции (ура!) я смогла лишь после того, как все уснули.

Смотрю на снимки: с виду очень прочный медный замок среднего размера, уютно угнездившийся среди других замков множества форм и размеров. Гравировка гласит «фредлюбитмлулюбит» – все строчными буквами по замкнутому кругу, без пробелов, так что беглым взглядом слова не различить. Мне очень нравится. Интимно. Идеально.

Рядом – замок Дэна. На нем написано «мой друг», инициалы Фреда (ФБФ – Фредерик Браймер Фицпатрик) и цифры – дата его рождения. Дата его смерти вытатуирована у Дэна на левом ахилле. Об этом мало кто знает, даже мать Дэна не в курсе. Его друг Оливер уговорил подождать шесть месяцев, а потом отвез в знакомое место за две недели до отъезда Дэна в Париж, чтобы сделать татуировку.

Я держу ключ, зажав его в ладонях, пока он не нагревается до температуры тела, а у меня на коже не появляются два глубоких отпечатка. Не хочу его отпускать.

Спасибо тебе, Дэн. Ты тоже мой друг. И хранитель.

Скорее бы встретиться с ним, когда он вернется домой и меня отпустят. Мы будем сидеть и молчать. Или поговорим. Но не для того, чтобы убедить кого-нибудь, кто не понимает, что мы чувствуем, в том, что у нас все в порядке.

Не помню точно, когда Фред начал звать меня «м’Лу» из детской песенки. «Лу, Лу, скачу к м’Лу…» – то есть к «моей Лу». Надо было записывать такие вещи.

Где пропадал этот чертов дневник, когда он был так нужен?

Организовать обед в компании мистера Популярность не так-то легко, как может показаться. Прежде всего потому, что я по натуре не липучка. Само собой, раньше этот факт оставался скрытым, так как у меня не было парня и липнуть было просто не к кому. Вся эта история с отношениями до сих пор смущает. Здесь, в лагере, «встречаться» – значит выставлять свои отношения напоказ. И место рядом с Беном это мне и гарантирует. Но Холли чужда моя щепетильность, и она, похоже, считает, что отныне мы обе автоматически приняты в его компанию.

Бен может сидеть с кем угодно. Даже сам по себе, а люди будут собираться вокруг него, как будто он мессия. Но даже если и не соберутся, ему все равно. Он ни на минуту не озаботится своим одиночеством. Как будто он находится внутри собственного силового поля, куда любой только рад попасть.

Холли вечно раздражает то, что я забываю годовщины и вообще недостаточно внимательна ко всем этим отношениям. Но даже я заметила, что кое-кто из друзей Бена не в восторге от того, что я попала в их компанию.

Пропуск для свободного доступа в закрытую зону Бенландии. У меня он есть. А он нужен им.

Компания Бена – большая и разветвленная. Мощная социальная сеть. Готова поспорить на всю сумму из моего фонда путешествий, что Бен никогда не являлся на обед с гнетущим чувством, что придется обойти кружок по столовой, а потом, притворяясь равнодушным, удалиться в библиотеку, потому что его немногочисленных друзей сегодня нет в школе или у них нашлись неотложные дела, которых у него нет. Спорт. Театральная студия. Дебаты. Из-за этих якобы безобидных вещей я зачастую лишалась друзей в обеденное время. Без друзей я оставалась в тех случаях, когда Холли без предупреждения меняла компании и давала мне понять, что на меня эти перемены не распространяются. В восьмом классе ее целью стала Тифф Симпсон, но все закончилось слезами, и вскоре Холли уже снова сидела со мной и остальными низкоранговыми особями из нашего круга.

А теперь мы все тусуемся вместе. Красота.

К примеру, Тифф без колебаний поднимает голову, улыбается и двигается, освобождая место, когда я подхожу. Своим новым статусом и благожелательным приемом я обязана Бену и рекламному щиту: их соотношение в кругу девчонок – примерно пятьдесят на пятьдесят, в кругу парней – может, семьдесят на тридцать. Ведь все-таки Бен – их божество. Еще месяц назад для Тифф я была невидимкой – разве что удостаивалась редких озадаченных взглядов «кому могло прийти в голову явиться на люди в таком виде?»

Первые пару раз, когда все они двигались, чтобы освободить мне место, я оглядывалась через плечо, потому что все это просто не могло быть для меня. И они действительно старались не ради меня. А ради воображаемой конструкции, которую они выстроили из новой Сибиллы Куинн, не имеющей ко мне никакого отношения. Они улыбаются девушке с рекламного щита. Девушке Бена. А настоящая я сижу в сторонке, скептически наблюдаю и вспоминаю, как раньше меня не принимали, порой осаживали, и с каким горделивым превосходством эта компания относилась к среднестатистическим ученикам. Новая я сижу и думаю: ведь они же такие славные ребята, когда узнаешь их поближе. Как здорово быть вместе с ними, одной из них. Но ведь не может быть так, чтобы настоящая я и новая я были правы. Обе. Или может? Какая из версий уцелеет, если мы сольемся и станем одним целым?