Воспитание воли - Жюль Пэйо

— надо хотеть их применять, а всякое хотение подразумевает решение. И когда общее решение принято твердо, такие частные решения даются необыкновенно легко: они вытекают из первого, как заключение из посылок. Во всяком случае, если бы даже нам было трудно принять какое-нибудь частное решение, например, заставить себя перевести отрывок из Аристотеля, всегда от нас зависит пробудить в нашем сознании такие соображения, которые могли бы приохотить нас к предстоящей задаче. Нельзя, конечно, отрицать, что усилия, требующиеся для того, чтобы добраться до смысла какой-нибудь страницы, которая может быть никогда его не имела, представляют весьма утомительную гимнастику; но насколько такая борьба с каждым словом, с каждым предложением, — борьба, где каждый шаг приходится с бою, — насколько такие усилия найти логическую связь между отдельными фразами развивают ум, обостряют сообразительность и закаляют все способности — это мы можем вполне оценить только тогда, когда после семи, восьми дней такого труда перейдем например к сочинениям Декарта или прочтем главу-другую из Стюарта Милля. Мы почувствуем тогда то же, что чувствовали на войне римские солдаты, исполнявшие в мирное время военные экзерциции с двойною тяжестью на плечах сравнительно с той, какая полагалась во время войны. Коль скоро общее решение постоянно присутствует в сознании, бывает обыкновенно достаточно двух-трех самых простых соображений, чтобы вызвать частное решение, чтобы пробудить необходимое для этого усилие воли.

Из предыдущего видно, как было бы полезно для успехов учащихся и учащих, если бы в каждой отрасли знаний изложению самого предмета предпосылалось по возможности убедительное изложение тех общих и частных выгод, какие может извлечь для себя учащийся из предстоящих занятий, и какого важного подспорья лишают себя наши учителя тем, что не прибегают к этому методу. Скажу о себе: я много лет занимался латынью с отвращением, только потому, что никто никогда не объяснял мне, как полезен латинский язык: с другой стороны, я вылечил от этого отвращения своих учеников единственно тем, что заставлял их читать и пояснял им превосходный трактат Фуллье о необходимости изучения классических языков.

6. Несмотря на все мною сказанное, я все-таки уверен, что некоторые из моих читателей не могут отделаться от одного сомнения. Им так часто приходилось слышать, что энергичная деятельность и продолжительное размышление находятся во взаимном противоречии, и что мыслители в большинстве случаев — люди, мало пригодные для практической жизни, что полезное влияние продолжительного размышления на деятельность человека представляется им сомнительным. Это происходит от того, что они смешивают так называемых деятельных (вернее сказать, суетливых) людей с людьми дела, действительно достойными такого названия. Деятельный человек и человек дела — две совершенные противоположности. У деятельного человека потребность что-нибудь делать: его деятельность выражается частыми действиями, не имеющими между собою определенной связи и следующими одно за другим изо дня в день. Но только постоянство усилий в одном направлении создает успех в жизни, в политике и т.д., и лихорадочная деятельность этих людей делает много шуму, но дела — настоящего, полезного дела — почти или совсем не дает. Направленная к определенной цели, уверенная в себе, деятельность требует глубокого размышления. И все великие деятели, какими были например Генрих IV и Наполеон, прежде чем действовать, много размышляли — или своей головой, или головами своих министров (Сюлли). Кто не размышляет, кто не имеет перед собой постоянно конечной цели своих стремлений, кто не прилагает настойчивых усилий к изысканию наилучших средств для скорейшего достижения временных, переходных этапов на своем пути, тот неизбежно становится игрушкой обстоятельств. Непредвиденное ставит его в тупик, заставляет поминутно останавливаться, и кончается тем, что он теряет общее направление и не знает, куда ему идти. Но, с другой стороны, как мы это увидим, за размышлением должно непременно следовать действие: одного размышления недостаточно, хоть оно и составляет необходимое условие всякой плодотворной деятельности.

Мы говорим: необходимое условие, ибо все мы знаем себя гораздо меньше, чем думаем. Грустно становится — да и нельзя не сокрушаться, — когда оглянешься кругом и на тысячу человек не насчитаешь и одного, который обладал бы индивидуальностью: и в общем направлении нашего поведения, и в отдельных поступках все мы, почти без изъятия, уподобляемся марионеткам, приводимым в движение совокупностью сил, без всякого сравнения более могущественных, чем их собственная. Мы живем самостоятельной жизнью не больше какой-нибудь щепки, которую бросили в быстрый ручей и которая несется по течению, не зная куда и зачем. Люди — повторяем знаменитое сравнение — это флюгерки, сознающие свое движение, но не сознающие, что они вертятся от ветра. Жизнь большинства из нас направляется воспитанием, мнением товарищей и общественным (давление которого чрезвычайно сильно), могущественными внушениями речи, пословицами категорического пошиба и, наконец, природными влечениями, и редки между нами люди, которые вопреки всем увлекающим их неведомым течениям, держат свой путь твердо и прямо к заранее избранной гавани и знают, когда им надо остановиться, чтобы определить точку своего местонахождения и исправить свой курс.

Да даже и для тех, кто отваживается пытаться взять себя в руки, — как ограничено время власти над собой! До двадцати семи лет жизнь толкает нас вперед, не давая нам вдуматься в ее смысл, а когда у человека является желание дать ей определенное направление, он оказывается уже втиснутым в общую колею, выбиться из которой не так-то легко. Сон отнимает целую треть существования, а там всякие житейские ежедневные надобности: одеванье, еда, пищеварение, требования света, служба, недомогания, болезни; все это оставляет очень мало времени для высшей духовной жизни. Дни идут за днями, жизнь уходит, и когда смысл ее начинает становиться нам ясен, смотришь — и старость подкралась. Этим-то и объясняется огромное влияние католицизма. Католическая церковь знает, куда она ведет человека; исповедь в ее руках — могучее средство: руководя душами верных, она знакомится с самыми глубокими истинами практической психологии, начертывает один широкий, общий путь для своей паствы — этого стада живых марионеток, поддерживает слабых в их колебаниях и направляет к одной общей цели всю эту толпу, которая без нее спустилась бы, с точки зрения нравственности, до уровня животных или, вернее, не поднялась бы выше этого уровня.

Да, просто невероятно, до какой степени все мы, почти поголовно, подчиняемся внешним влияниям. Во-первых и прежде всего: влиянию домашнего воспитания, семьи. А семьи философов редки. Немного, следовательно, найдется и детей, которые получали бы рациональное воспитание. И даже те из них, кто его получает, купаются, если можно так выразиться, в атмосфере глупости. Окружающая среда, прислуга, товарищи, друзья дома — все люди, раболепствующие перед