Воспитание воли - Жюль Пэйо

разницу между умственным багажом светского человека и мыслителя, и заключается все великое, благородное и возвышенное. К сожалению, подъем нашей речи, создаваемый таким образом мыслью, для большинства недоступен; это та же гора: люди толпы могут совершать короткие экскурсии на вершину, но постоянная их резиденция — низменность. Вот почему установившиеся ассоциации идей идут в разрез со всем возвышенным и благородным. «С самого детства, — говорит Николь, — мы слышим, что об одних вещах говорят, как о благе, о счастии, а о других, как о несчастии, о зле. Те от кого мы это слышали, невольно передали нам свои идеи и чувства, и мы привыкли смотреть на вещи их глазами и соединять с известными понятиями те же страсти, те же идеи и чувства»... «Мы оцениваем вещи уже не по настоящей их стоимости, а по той, какую они имеют во мнении большинства».

Повторяю: направленное к одной цели, внимательное размышление вылечит нашего студента от недуга подражательности и научит его судить самостоятельно. Пусть он окунется в реальную жизнь, пусть поживет, как живут все, — это необходимо: без этого он никогда не приобретет опытности и не научится избегать опасностей. Но, попробовав той жизни, какою живет большинство, пусть он углубится в себя, старательно проанализирует свои впечатления, и он уже не будет больше ошибаться насчет истинной ценности ходячих понятий, особенно по отношению к нему самому: он выкинет из них все наносное, постороннее. Он скоро поймет, что такое жизнь обыкновенного студента; он поймет, что такая жизнь сводится в большинстве случаев к пожертвованию всеми прочными наслаждениями, всеми чистыми и высокими радостями в пользу тщеславия — тщеславного удовольствия щегольнуть своей независимостью, наполняя пивные криком и гамом, напиваясь чуть не до бесчувствия, возвращаясь домой в два часа ночи, показываясь в публичных местах с какой-нибудь женщиной, которую он может быть завтра же увидит в объятиях своего преемника, довольного, что и ему есть теперь чему прихвастнуть.

Ясно, что подобное поведение есть ничего больше, как манифестация своей независимости, — хвастовство человека, только что освободившегося от стеснительного режима закрытого заведения или вышедшего из-под семейной опеки. Но к чему манифестации? Какая в них радость? Живое чувство своей независимости — вот в чем настоящее счастье. Все остальное — одно простое тщеславие. Сумма счастья, чистой прибыли, какую приносит эта беспорядочная, шумная жизнь, оценивается вообще очень неверно. Что же до удовлетворения тщеславия, то подумайте, как легко его удовлетворить разумными способами? Заслужить одобрение профессоров, превосходно выдержать экзамены, исполнить заветное желание родителей, сделаться великим человеком в своем родном городке, — как далеко оставляют за собой все эти радости тщеславные удовольствия студента-специалиста по прожиганию жизни, — удовольствия, которые по плечу самому неразвитому чернорабочему или какому-нибудь приказчику, получившему свое недельное жалованье.

Пусть же наш студент углубится в себя, пусть он подвергнет самому строгому критическому анализу все эти удовольствия, не дающие в результате ничего, кроме утомления и пресыщения, замаскированных иллюзией тщеславия. Мало того: пусть он разберет одно за другим все предвзятые мнения, все софизмы против умственного труда, которых расплодилось так много; пусть он отдаст себе ясный отчет в своем времяпрепровождении в течение дня, пусть он представит себе один из таких дней во всех подробностях и проанализирует руководящие его поступками принципы. Пусть призовет себе на помощь книги, подкрепит свою мысль целесообразным выбором чтения, откинув в сторону все то, что не может поддержать его волю. И тогда перед ним откроется новый мир. Он уже не будет более обречен, как пленники, прикованные в пещере Платона, созерцать одни лишь тени реальных предметов: он увидит лицом к лицу чистый свет истины.

Он создаст для себя атмосферу здоровых, благотворных впечатлений, он станет личностью, разумным существом, господином своего «я». Он уже не будет кидаться во все стороны, повинуясь самым противоречивым внушениям — сегодня внушениям речи, завтра — голосу слепых природных влечений, а там — влиянию товарищей, среды и требованиям света.

Само собою разумеется, что самоуглубление, о котором идет речь, ничуть не исключает жизни с людьми: можно жить мыслью в самом глубоком уединении, не прячась от мира. Уединение, которое мы ставим условием, заключается лишь в том, чтобы не давать завладеть собой низменным интересам, чтобы заставлять себя думать только о том, что может возбудить в нашей душе те чувства, какие мы хотим испытывать. Эта работа отнюдь не требует отречения от мира; чтобы ее выполнить, нет никакой надобности спасаться за монастырской стеной. Чтобы выполнить ее с успехом, будет совершенно достаточно, если наш молодой человек достигнет того, что будет создавать себе «внутреннее уединение» во время прогулки или у себя дома, если в течение более или менее продолжительного промежутка времени, ежедневно или еженедельно, он будет направлять свое внимание исключительно на то, что может возбудить в его душе чувства любви или ненависти.

И тогда он не только освободится из-под ферулы всяческой пошлости и от заблуждений, порождаемых страстью, не только будет более сообразоваться с истиной во всех своих поступках, но избегнет и серьезных опасностей. В самом деле, власть над собой обусловливается не одной только постоянной и успешной борьбой с внушениями извне; но еще, и в особенности, владычеством ума над слепыми силами эмоций. Если мы вглядимся, как поступают дети, почти все женщины и большинство мужчин, нас поразит, до какой степени развита в человечестве наклонность действовать по первому побуждению и полнейшая неспособность сообразоваться в своих поступках с мало-мальски отдаленными целями. Почти все, что совершает человек в своей жизни, является результатом эмоций, преобладающих в нем в данный момент. Тщеславие сменяется гневом, гнев — порывом симпатии и т.д., и если исключить все то, что делается по привычке или исполняется по обязанности, подкладкой всего остального — особенно у человека, принадлежащего к обществу, — окажется желание заслужить доброе мнение людей, обладающих обыкновенно весьма невысоким критерием. А в обществе так сильно укоренилось наивное стремление принимать себя за тип совершенства, что деятельными людьми признаются исключительно одни непоседы. Человек, уединяющийся, чтобы мыслить без помехи, чтобы работать головой, не заслуживает ничего, кроме порицаний. А между тем все, что было создано на земле прочного и великого, было создано работниками мысли. Весь плодотворный труд человечества был выполнен спокойно, неспешно и без шума мечтателями, о которых мы только что говорили, — теми самыми мечтателями, что «падают в колодезь, заглядевшись на звезды». Все остальное: политики, завоеватели, все блестящие деятели, наполняющие историю треском и шумом совершенных ими нелепостей, играли лишь второстепенную роль в поступательном