Воспитание воли - Жюль Пэйо

многочисленных мелких наблюдений. Такое отложение не может иметь места у легкомысленных, разбрасывающихся людей. Потому-то эти люди и не извлекают пользы из своего прошлого: как у невнимательных учеников, у них постоянно повторяются все те же солецизмы, те же неправильности, только здесь это уже будут неправильности поведения, а не речи. Напротив того, для тех, кто размышляет, прошедшее и настоящее есть как бы непрерывный урок, — урок, дающий им возможность не повторять в будущем тех ошибок, которых они могут избежать. Такие уроки с течением времени, так сказать, сгущаются в определенные правила, представляющие таким образом как бы квинт-эссенцию опыта. Выраженные в кратких, точных формулах, эти правила помогают нам дисциплинировать наши изменчивые желания, противоречащие друг другу природные влечения, и делают то, что в нашей жизни воцаряется прочный, неизменный порядок.

Такая сила воздействия, присущая всякому, точно формулированному принципу, происходит от двух параллельных причин.

Во-первых, в психологии существует почти абсолютное правило, что всякое представление поступка, который мы должны выполнить или от которого мы должны воздержаться, — если только это представление достаточно ясно и не ослабляется присутствием враждебных ему эмоций, — обладает большою силой реализации, выражающейся в том факте, что между представлением о поступке и самим поступком нет существенной разницы. Раз действие воспринято, задумано, оно уже начинается. Представление действия, которое мы хотим выполнить, есть как бы «генеральная репетиция» этого действия: половинное усилие, предшествующее усилию полному, окончательному. Вследствие этого воспринятое действие выполняется очень быстро: дикая орда природных влечений не успевает подать голоса. Обратимся к примерам. Положим, что вы решили вернуться домой и засесть за работу, и знаете, что такой то товарищ, который уже просил вас идти с ним в театр, будет к вам приставать. Вы приготовляете заранее ваш ответ и, встретившись с ним, предупреждаете его просьбу словами: «Мне очень жаль: я собирался идти с тобой, но потому-то и потому-то должен сегодня непременно быть дома». Твердый, решительный тон, каким вы это скажете, отрежет для вас все пути отступления и отнимет у вашего друга всякую возможность настаивать.

Как в области политики люди ясно сознанной мысли и смелой инициативы ведут за собой нерешительных, робких и резонеров, так и в человеческом сознании господами положения бывают всегда отчетливые, определенные психические состояния, и если человек обдумал в мельчайших подробностях тот образ действий, которому он намерен следовать, то выполнение предначертанной программы предупредит враждебные ему влияния: внушение лени, тщеславия и т.п.

Вот первая причина могущества принципов. Но она не единственная и даже не самая важная. Когда мы мыслим, мы не можем влачить за собой весь громоздкий багаж представлений и образов. Каждый отдельный класс предметов мы заменяем удобными для обращения сокращенными знаками, которые у нас всегда под рукой: эти знаки — слова. Мы знаем, что стоит нам остановить на миг наше внимание на том или другом знаке, и в нашем воображении встанет соответственный образ, — точь в точь, как оживают высохшие инфузории, если на них капнуть водой. То же происходит и с нашими эмоциями. Эмоция — вещь громоздкая, тяжеловесная, с которой мысль справляется лишь с трудом; поэтому в повседневном обиходе мы заменяем эмоции словами — коротенькими, удобными для обращения знаками, обладающими в высокой степени свойством возбуждать по ассоциации обозначаемые ими чувства. Есть слова до того выразительные, что они как будто трепещут тем чувством, которое обозначают; таковы, например, слова: честь, величие души, человеческое достоинство... низость, подлость и т.п. А выраженные в сжатой форме правила или принципы — это те же слова, выразительные, сокращенные знаки, обладающие свойством возбуждать более или менее сильные и сложные чувства, которых они служат представителями в нашем сознании. Если размышление породило в нашей душе движение симпатии или отвращения, то — так как подобные движения вообще скоропреходящи — полезно всегда иметь в запасе краткую формулу, которая выражала бы данное чувство и могла бы снова вызвать его в случае надобности. Это тем более полезно, что точная формула замечательно твердо удерживается в памяти. Возникая очень легко, она приводит за собой соответственное чувство, которого служит практическим выражением: получая от него силу, она дает ему взаимно свою точность, свойство легко возбуждаться, легкость передвижения. Если, приступая к самовоспитанию, мы не запаслись точно сформулированными правилами, мы никогда не приобретем ни той эластичности, ни той широты взгляда, какие необходимы для борьбы с нашими внешними и внутренними врагами. Без точных правил битва будет происходить впотьмах, и самые блестящие наши победы останутся бесплодными.

Таким образом, точные правила поведения придают нашей воли решительность, быстроту действия, которая обеспечивает победу. Точные правила — это удобные для обращения заместители чувств, которые мы хотим в себе возбудить. И этих новых неоцененных пособников нашего самоосвобождения создает опять-таки размышление: ибо только одно размышление дает нам возможность отделять мысленно от нашего повседневного опыта те неизменные сосуществования и выводы, из которых слагается наше знание жизни, т.е. наша способность предвидеть и направлять будущее.

9. Итак, размышление возбуждает в нашей душе порывы эмоций, драгоценные для того, кто умеет ими пользоваться; кроме того размышление — наш великий освободитель, ибо оно поддерживает нас в борьбе с вихрем мыслей, чувств и страстей, беспорядочно вторгающихся в наше сознание, и дает нам возможность приостанавливать наплыв внешних впечатлений, оглядываться на себя, этакая возможность всегда оставаться самим собой служит неисчерпаемым источником счастья, ибо, вместо того чтобы пассивно, без оглядки, плыть по течению, мы можем возвращаться мыслью к нашему прошлому, переживать заново лучшие из наших воспоминаний.

Да и помимо этого: разве не приятно сознавать, чувствовать всем существом свою индивидуальность? Разве в борьбе с собой мы не испытываем чего-то похожего на удовольствие хорошего пловца, когда он борется с волнами, то отдаваясь их ласке, позволяя им нести себя и баюкать, то вызывая их на бой и пробивая себе путь под их белыми гребнями? Если победа над стихиями, сознание собственной силы в этой борьбе возбуждает в нашей душе такое глубокое чувство удовольствия, то понятно, какой животрепещущий интерес должна представлять для нас борьба нашей воли с грубыми силами эмоций. Корнель в своей трагедии изобразил в ярких красках высокое счастье, какое дает человеку власть над собой; вот почему Корнель так высоко стоит во мнении потомства. И трагедия его была бы еще человечнее, если бы борьба его героев с роковыми силами нашей животной природы была продолжительнее, если бы победа доставалась им не так легко. Как бы то ни было, Корнель дает нам высокий идеал, и, благодаря этому, они не только заняли