Прощальная весна - Александр Аде

– Во что она была одета? – хрипло спрашивает Болонский.

– Повторяю, был сумрак. Но мне показалось, что на ней что-то темное, наверное, курточка.

– Сейчас половина девчонок носит темные курточки, – с тоской говорит Стасик. И вдруг спрашивает: – Вы рассказали об этом родителям Ники?

– Зачем? Чтобы после моих слов они попали прямиком в дурдом? Мы с вами неглупые люди и отлично понимаем: ну какое, к дьяволу, привидение? Мало ли какие барышни шастают ночами по этажам.

– Верно, согласен, – он шумно переводит дыхание. – И все же ответьте: она делала какие-то движения? Ну, например, помахала вам рукой?

– Она стояла и смотрела.

– На вас?

– Нет, куда-то вдаль… Поймите, девушка была совсем крошечная – так, зыбкое пятнышко. У меня дома отличная двадцатикратная подзорная труба – не додумался взять. Как на грех… И на старуху бывает проруха… Огромная просьба, господин Болонский: никому не передавайте того, что я вам сейчас поведал. Я и вам-то сообщил лишь потому, что вы – патриарх семейства, его опора, фундамент и должны знать, что творится во вверенном вам… э-э-э… – я запутываюсь и не заканчиваю фразу.

Но Стасик Болонский моей промашки даже не замечает. Похоже, он весь во власти дурманящего мозги видения.

Мы еще немного базарим в том же духе, причем Болонский не сводит с меня тяжелого испытующего взгляда.

Откланиваюсь и удаляюсь. Но перед уходом еще раз беру с него слово: никому и ни под каким видом!

По коридору шествую с гордостью победителя, вальяжно прихрамывая и постукивая тростью.

Но когда выбираюсь на улицу, мрачно задумываюсь. Одна-единственная буква горит передо мной как путеводная звезда. А вдруг она – ложная? А я – последний дурак – повесил ее внутри своего черепка и завороженно бреду на фальшивый свет.

* * *

25 мая 2009 года.

– Слышал, маленькая, у тебя сегодня был последний звонок.

– Ну и что? Тебе-то какое дело?! Я же сказала, дьявол, чтобы ты отстал от меня! Изыди, сатана!

– Ника, девочка моя, ты стала изъясняться как монашка. Ты что, ходишь в церковь? Ставишь свечки? Уверовала в бога?.. Нет, малышка, я не сатана. Я для тебя и есть – бог! Потому что припас для своей девочки чудо-порошочек. Беленький, чистенький, как самый-самый первый, еще безгрешный снежок. Теперь тебе есть чем отметить свой школьный праздник, маленькая. Антураж будет романтический. Только представь. Полночь. Безмолвный дом. Лоджия шестнадцатого этажа. Совсем-совсем близко к звездному небу. Мы воспарим над этими мелкими клопами, которые называют себя людьми… Решайся!

– Согласна. Учти, в последний раз.

– Тогда записывай адрес, маленькая…

Окончив разговор, он набирает другой номер.

– Слушай, мне надоело. Хватит шпионить за мной. Я же сказал, что чист перед тобой. Чего тебе еще надо?

– Прости! Пожалуйста, прости! Я люблю тебя!

– Это не любовь, драгоценнейшая. Когда любят, верят. Разве я дал тебе хоть малейший повод сомневаться в моей верности?

– Ну, прости, я – обыкновенная дура. Влюбленная кошка. Не отчитывай меня, пожалуйста! Я сама понимаю, что поступаю глупо, но ничего не могу с собой поделать. Я места не нахожу от ревности.

– Хорошо, я тебя прощаю. С одним условием. Ты отправляешься домой, принимаешь снотворное и сразу засыпаешь, как маленькая девочка, которая набегалась, нашалилась и хочет баиньки… Я люблю тебя, малышка. Мы уже столько лет вместе, что срослись, как два дерева, нежно переплелись ветками и корнями. Не разрубишь.

– Спасибо тебе, родной. И я люблю тебя, ненаглядный мой.

– Спокойной ночи, солнышко. Сладких снов.

– И тебе, любимый…

В полночь того же дня, пролетев пятнадцать этажей, семнадцатилетняя Ника умрет на асфальте, еще мокром после недавнего мгновенного дождя.

* * *

Около двенадцати ночи он появляется во дворе; притаившись за деревом неподалеку от темной, прямоугольной, заслонившей полнеба глыбы здания, неотрывно смотрит в бинокль.

Минуты через две на лоджии шестнадцатого этажа – или это ему только кажется? – возникает маленькая фигурка. Он судорожно протирает платком стекла бинокля, снова наводит на резкость и снова всматривается…

Никаких сомнений!

Он вздрагивает всем телом: там, наверху, крошечная, еле различимая во мраке девушка машет ему рукой!

Этого не может быть!

Да нет же, нет, никакой ошибки! Напрягая зрение, он видит в бинокль ее приветливо машущую руку, видит темный рукав курточки.

«Иду, иду!» – шепчет он, направляясь к дому.

Но, подойдя к двери, вспоминает, что у него нет ключа от домофона. Он совершенно забыл, что дверь давно заменили. Кто ему откроет ночью! О-о-о, ч-черт! Он по-звериному воет от отчаяния и уже собирается нажимать на все кнопочки домофона подряд, пока не найдется тот, кто ему отворит.

Но ему фантастически везет: дверь отворяется, из нее, мельком взглянув на него, выходит парень. В другое время этот мгновенный взгляд насторожил бы его, показался подозрительным, только не сейчас.

Он молодой рысцой взбегает по ступенькам – и вот уже лифт, натужно гудя, везет его на верхний этаж.

Двери лифта зевающе раздвигаются, выпуская его в тускло освещенное темно-синее пространство. Он кидается на лоджию… Пусто! Никого! Как же так?

Слегка перегнувшись через парапет, холодея от ужаса, он смотрит вниз, в пропасть, туда, где в сумраке тают крохотные машины, деревья, песочница, скамейки. И видит ее – совсем маленькую, задравшую вверх голову. Лицо ее капельное, смутное, но он уверен: она наверняка улыбается!

Они поменялись местами: теперь он стоит на лоджии верхнего этажа, а она внизу, на улице и опять ласково и призывно машет ему рукой.

– Я иду к тебе, маленькая! – кричит он во весь голос.

Точно во сне или в лихорадочном бреду, он неловко пытается перелезть через парапет, чтобы поскорее оказаться внизу, рядом со своей ненаглядной девочкой. И когда железные руки стискивают его плечи, оттаскивая, отдирая от парапета, бешено сопротивляется, вопя во все горло:

– Я хочу к ней!.. Пустите!.. Да пустите же!..

* * *

Этот день, двадцать второе апреля 2010-го года, войдет в историю жизни человечка по прозвищу Королек.

И вовсе не потому, что в этот день – ровно сто сорок лет назад – родился вождь мировой революции, которого так нежно любит Финик.

А вот почему.

Поздний вечер. В очередной раз кукую у монитора. Изучать компьютер мне посоветовал Акулыч – я включать-то его не умел. И не горел желанием постигать компьютерную грамоту. Ну не хотел – и все тут. Но если Акулыч что-то вобьет в свою лысеющую башку…