Восстание - Дмитрий Павлович Шишкин

class="p">Расслаблено закинув руки за голову, Юрий Алексеевич продолжил уже серьёзно, но как-то нараспев, словно в бане с верными товарищами общался.

– Настоящих лидеров нет, поэтому нет и порядка. Народ как стая, ему нужен вожак. Кругом ворьё, люди недовольны. Идеологии нет, только деньги. Деньги – это не идеология, это переходящие тридцать серебряников. Уже и маму родную все за них продать готовы, но и не нравится это никому, просто живут по установленным правилам. Но правила эти зыбкие. Все недовольны – и бедные, и богатые, и простые, и интеллигенция вшивая… все, кроме самого ворья. Его спихнуть – один толчок нужен, все одним фронтом пойдут. Надо только эту революцию возглавить, а потом уже, как тогда, в семнадцатом, со всеми остальными разберёмся. А вожака и нет. Есть… так, временно исполняющие обязанности. А вождя… – из-за подголовника появился крепко сжатый кулак, призванный символизировать твёрдую руку. – Нет. Ильич пришёл и всё исправил.

Кулак исчез, переместившись ладонью под голову Зверева. Коммунист мечтательно вздохнул.

– Мы ваши имена золотом везде выбьем, вы принесли спасение России. Сразу шевеление пошло, народ почувствовал хозяина. Всё сейчас в движении, скоро придёт наша власть. Вот увидите, скоро даже те, кто на митинги ходит за этими либералами, – последнее слово Зверев произнёс с таким отвращением, будто было оно похабнейшим ругательством в его лексиконе, – как овцы, все они прозреют, все пойдут за нами, за великим Лениным!

С самым доверительным выражением на лице, на которое был способен, Юрий Алексеевич повернулся к парням всем корпусом, повиснув между спинками передних сидений.

– Мы должны взять реванш за выборы девяносто шестого года, когда нас и народ обманули, обвели вокруг пальца олигархи и их марионетка Ельцин. Мы тогда ещё должны были взять власть! И сейчас всё было бы спокойно, и Ильича можно было не тревожить. Но вот такая судьба у него, спасителя народов. С тех пор многое изменилось: они укрепили свою власть, обложили нас со всех сторон, облапошили народ! – Зверев скорбно помолчал. – Теперь придётся их вешать, а раньше бы гуманно расстреляли.

Депутат подмигнул Антону, который одобряюще кивал всё время его спича, и заржал. Парням ничего не оставалось, как поддержать в меру способностей. Пару раз вежливо гыкнул даже двухметровый водитель.

Зверев замолчал так же внезапно, вернул своё тело в кресло.

– Вы не волнуйтесь за свою безопасность и будущее, – напутствовал он. – Вы нам даёте нашего лидера, спасаете Россию, а мы спасём вас. В течение недели мы отзовём двух депутатов из Госдумы от Коммунистической партии, поставим вас в наш партийный список на первые места, и вы займёте депутатские кресла, получите депутатскую неприкосновенность, забудете про преследования властей. Пока они там будут пытаться через Думу вас неприкосновенности лишить, успеем с ними разобраться. И народ за вас встанет, вас уважают.

Зверев внимательно смотрел через зеркало заднего вида на реакцию Кирилла и Антона. Те оторопели.

– У каждого будет особняк на Рублёвке, машина с мигалкой, корочка. Полная свобода! Хочешь, пьяным езди за рулём, хочешь, ментов матери и раком загибай, похрен. Это наша власть и наш ответ этой власти. Это по ими же установленным правилам.

Коммунист опять выглянул между сидений, глаза искрились хулиганским огоньком.

– Вы это всё заслужили. Только отдайте нам Ильича и сохраните его в целости. А что там до… его недугов, так это ничего. Он наш символ, этого достаточно. Он заслужил покой, работать много не придётся. Мы знаем, что делать, план у нас есть. Нужно было только знамя, скажем так. Искра, от которой разгорится пламя.

***

В дверь требовательно постучали. Отец Всеволод открыл с опаскою: уж больно часто в последнее время в Знаменском стали замечать посторонних, шныряющих тут и там, что-то выглядывавших да вынюхивавших. И самое подозрительное, всегда трезвых.

Особенно эти шпики зачастили после того, как стоявшая в лесах Знаменского района мотострелковая бригада взбунтовалась и, никем не останавливаемая, менее чем за пару недель дошла до самой Москвы. Поговаривали об особенном радушии жителей населённых пунктов, через которые проходили мотострелки: и хлеб, и соль, и чистейшая самогонка. «Где положено», наконец-то, заинтересовались, чем на самом деле дышит и грезит народ. Вернее, интересовались-то они всегда, но ресурса не хватало для масштабного наблюдения: заказа верхов не было. А теперь, стало быть, появился. И заказ, и, соответственно, бюджет, и люди. Хоть кому-то стало лучше от всей этой поразившей Россию сумятицы.

Но священник насторожился зря. На пороге стоял глава района, он же председатель районного отделения правящей партии, он же главный в районе землевладелец и хозяин элеватора, он же основной и, признаться, единственный давно уже спонсор знаменского прихода, поскольку одного из его коллег-спонсоров давно убили, а второго надолго посадили. Евгения Петровича, в прошлой жизни Храпа, наверняка ждала одна из двух участей, но он был не только крепок телом и духом, но и умён, в отличие от своих друзей. После убийства первого компаньона он быстро сообразил что к чему, собрал свой нехитрый скарб в виде двух чемоданов американской наличности и скрылся из внезапно ставшего неродным Новосибирска в Знаменский. Там, по крайней мере, был хоть один знакомый – заметно уже обросший связями и уважаемый среди диких и непонятных местных отец Всеволод, на их с друзьями деньги отстроивший храм. Авторитет иеромонаха и чемоданы денег помогли Храпу быстро наладить дела и связи сначала с местными властями, а потом уж, когда он стал настолько значимой фигурой районного масштаба, что ни игнорировать, ни тем более преследовать его было уже не только непросто, но и невыгодно, и с областными.

– Отец Всеволод, я вас не потревожил?

– Заходите! – священник раскрыл дверь шире.

Уверовал раб божий Храп давно, ещё на пике бандитской карьеры, как раз в момент, когда только что благополучно задушенный им с компаньонами (тогда братанами) дюже религиозный коммерсант, всё время в процессе удушения хрипевший молитвы, внезапно закашлялся и встал. Серёге-Китайцу (царствие ему небесное) тогда сплохело, и он плюхнулся задом прямо на пол. Впоследствии он рассказывал, что ему натурально привиделся над восставшим трупом нимб, причём почему-то радужный. Не растерялся Вовчик-могила, вскочил и принялся додушивать «блаженного», как они меж собой коммерса прозвали заранее за его беспрестанные и бесполезные тогда призывы прислушаться к голосу совести и божественным заповедям. Упрямый «труп» вновь схватил свой нательный крест и забормотал, а по мере удушения, зашипел молитву. Минут через десять, когда Храп с Могилой были увлечены осмеянием сконфузившегося Китайца, «труп» закашлялся вновь. Серёгу внезапно и необъяснимо вырвало. Могила задумчиво рассмотрел орудие неудавшегося