Восстание - Дмитрий Павлович Шишкин

Уже наутро остальные беглые зэки были на редкость улыбчивыми и обходительными.

Впереди ещё было около двух тысяч километров, но до холодов рассчитывали дойти. Денег на продукты хватало: и участники хода с собой все накопления взяли, и Евгений Петрович постарался, не пожадничал. Местные повсюду встречали дружелюбно, и даже власти препятствовать не решались, несмотря на грозные петиции из Москвы. Часто приходили пообщаться, скрытно, правда, даже священники, хотя после инцидента с колонией Всеволода вовсе отлучили от церкви. Всюду он проповедовал неистово. Количество крестоходцев неуклонно и быстро росло. Новости о ходе летели впереди него, журналисты слетались, как мухи. Во многих городах и районах уже ожидали толпы готовых присоединиться, их было тем больше, чем дороже была машина у местного попа. Люди отчаялись правды искать, идти готовы были даже без прослушивания знаменитых проповедей. В одном городке, где местный священник имел двух любовниц, мельницу и «Порше», примкнуть хотели сразу пять тысяч добровольцев. Пришлось разъяснительную беседу два часа вести и прибегнуть к жесточайшему отбору, взяли с собой только десятую часть. Так ход распухал и тянулся уже на сотни метров. За Уральский хребет перевалило более семи тысяч человек.

Глава IX

Давно стемнело, но полная луна освещала путь. Представительский «мерседес» в первый раз, наверное, видел такую дорогу. Периодически цепляя брюхом грязную, склизкую колею, чуть не зарываясь бампером в чёрную жижу, он полз между покосившихся не то домиков, не то сарайчиков. Колючие кусты вдоль дороги охотно царапали полированный кузов, накренившиеся столбы электропередач словно выгадывали момент, чтобы рухнуть на эту неведомую в бедном и дальнем дачном массиве четырёхколёсную роскошь. Даже предоставленные сами себе собаки не лаяли на машину, а тихо вздыхали и поскуливали, раскрыв от удивления пасти.

Единственными громкими звуками в этой загородной идиллии были рыки внедорожника сопровождения. На них и среагировал один из дачников. Внезапно фары выхватили косматого покачивавшегося мужичка неопределённого возраста со штыковой лопатой наперевес. Процессия остановилась, один из охранников полез в багажник за бейсбольной битой. Мужик, щурясь и хмурясь, разглядел, наконец, чужаков, плюнул неудачно (себе на грязные брюки) и отступил.

– Маня, всё нормально, это бандюганы приехали труп закапывать, – прохрипел он в темноту и скрылся.

Ещё метров через двести, когда, казалось, весь запас прочности немецкого кузова был исчерпан, и вот-вот, судя по звукам, что-то должно было отвалиться, Кирилл велел остановиться. В свете фар была видна неприглядная халабуда, более похожая на бичёвскую ночлежку, чем на дачный, пусть и самый бедный, домик.

– Мне надо будет сначала одному зайти, – просящим голосом сообщил Кирилл, дотронувшись до плеча Зверева.

Тот, не оборачиваясь, согласно кивнул.

– Конечно, я понимаю… – замолк, потом передёрнулся всем телом, скорее демонстративно. – Ух, прямо дрожу, как школьник. Непривычно. Ты нам позвони, как выходить будете, чтобы мы встретили, как положено.

Выходя из машины, Кирилл бросил:

– О’кей!

Зверев, услышав американское словечко, сморщился, будто нечаянно съел таракана.

Кирилл размотал проволоку на покосившейся сгнившей калитке и скрылся в ночи.

Юрий Алексеевич распорядился поставить нужную музыку. Водитель моментально нашёл альбом, заиграли советские марши, в ожидании прослушали несколько. Наконец, из темноты выплыли две фигуры. Раздражённо размахивавший руками Кирилл и Он. Сгорбленный, слегка пошатывающийся, измученный, истерзанный, несущий на себе груз нечеловеческой ответственности – Ленин! Зверев легко узнал Ильича, тот был в своём традиционном картинном облачении: в кепке, в чёрном костюме-тройке старинного покроя с красным бантом на груди.

Вождя встретили как надо. От калитки до открытой двери немецкого автомобиля, откуда доносился «Интернационал», строем встали Зверев и его охрана, в едином порыве отдавшие честь, приложив руки к пустым головам.

Из открытой двери за действом с интересом наблюдал Антон, который предпочёл не строиться.

«Ленин», подпнутый незаметно для окружающих сзади Кириллом, вышел в пятно лунного света и встал перед согнувшимися подобострастно коммунистами в привычную для него, но немного странную среди ночи и разрухи, позу. Он ухватился левой рукой за лацкан пальтишка, правую же выбросил вперёд указующей ладонью.

– Здравствуйте, товарищи! Победа будет за нами! – поприветствовал он собравшихся, отчаянно картавя.

После чего вновь сгорбился, засунул руки в карманы брюк и быстрым шагом прошёл мимо оторопевшего Зверева, так и оставшегося стоять с протянутой для рукопожатия рукой. С ходу запрыгнул в раскрытую дверь машины на перфорированную кожу дивана.

Антон подвинулся, освобождая ему место, при этом не сводя с Царёва-Ленина вопросительного взгляда.

– А где… это?

Лжеленин недовольно поморщился, открытой ладонью ткнул чуть не в лицо Антону, словно стремясь не успокоить его, а банально заткнуть рот.

– Всё с Кириллом надежно спрятали, не найдут, не шкни.

Антон обиженно хмыкнул и отвернулся к окну.

Зверев тем временем принюхивался к оставшемуся после Ленина шлейфу запаха. Удивлённо посмотрел на стоявшего рядом охранника. Тот растерянно и слегка смущённо улыбнулся, пожал плечами.

Депутат подошёл к Кириллу и шёпотом спросил, тщательно подбирая слова:

– А… разве… товарищ Ленин… – тут пауза затянулась, Зверев смутился. Наконец, собрался, – пьёт?

Выдавив из себя этот крайне деликатный вопрос, он поднял на Кирилла взгляд, уже не бегающий и не стыдливый, а, скорее, умоляющий и подавленный.

Молодой человек не растерялся, посмотрел на Зверева презрительно и высокомерно.

– Как вы можете! Человек перенёс сильнейший стресс, не дай бог никому, и потом очень много в организме разных примесей – спирт помогает выводить всю эту дрянь, – придав голосу максимум возмущения, отчитал партийного лидера аспирант.

Зверев остался доволен объяснением пикантной ситуации, быстро и согласно закивал.

– Поедемте, поедемте. Товарищу Ленину необходим отдых.

***

Тем временем в Москве снова было неспокойно. Сбывались самые «радужные» прогнозы Зверева: сплотившись под портретами убитой вчера «Марианны», по Тверской в сторону Манежной площади двигались десятки тысяч человек, начисто перекрыв движение. И либералы, ещё вчера требовавшие снести Мавзолей, раз Ленина там уже и так нет, и престарелые коммунисты, многие из которых знали погибшую лично, и бритоголовая молодёжь с красными повязками на руках – те самые новорождённые «революционные коммунисты», и анархисты в чёрных повязках, скрывающих лица, и много ещё кто. Жуткая, гремучая, неуправляемая и непонятная коммунистическо-либерально-националистическо-анархистская смесь. На середине пути, когда к траурной процессии примкнули православно-монархические черносотенцы числом не менее двух тысяч, картина стала вовсе сюрреалистичной.

Молодёжь зажгла факелы. Коммунисты жгли портреты нынешних государственных вождей. Анархисты ничего пока не жгли, но явно собирались, хищно посматривая по сторонам. Зеваки испуганно жались к стенам зданий и витринам, но никуда не расходились: было жутко интересно. И чем жутче, тем интересней.

Демонстранты в первом ряду процессии несли транспарант на всю ширину улицы: «Всех не перебьёте!» Перед ними на небольшом удалении