Воскресный день у бассейна в Кигали - Жиль Куртманш

Для начала Жюстен принялся массировать мадам Ламарр, он немного знал это ремесло. Он усадил женщину на табуретку, поскольку в ее положении нежелательно было ложиться животом на массажный стол. Начал с шеи, плеч и лопаток, работал со знанием дела: выверенными движениями пальцев постепенно раздвигал бретельки платья и внушительных размеров бюстгальтера, пока одежда в конце концов не соскользнула с ее плеч. Она слегка приподнялась, и одежда упала на пол. Мужчина прижался к ее спине, и она почувствовала, как в затылок ей уперся огромный член. Своими ручищами Жюстен обхватил ее грудь и принялся мять соски с такой силой, что брызнуло молоко. Она хотела что-то сказать, но голос не слушался, тогда она с животным хрипом выдавила: «Возьми меня». Она чувствовала, как стреляет в области живота, покрытого крупными каплями пота. Он взял ее подмышки, приподнял и подтолкнул к стене, о которую она оперлась руками и головой. Одним резким и мощным движением он вошел в нее сзади. Никто никогда не касался, не посягал, не ласкал ей эту часть тела. Мышцы разрывались. Живот бился о стену. Чем сильнее становились боль и наслаждение - а отделить одно от другого было невозможно, - тем чаще, вторя ускоряющемуся ритму его движений, она твердила: «Глубже, глубже». Эти несколько минут показались ей вечностью, ее не покидало ощущение, что она вот-вот упадет в обморок. Мари-Анж испустила душераздирающий вопль - так кричат перед смертью, - чем парализовала молодого человека, никогда прежде не слышавшего ничего подобного. Она опустилась на табуретку. Ее тело сотрясали судороги, живот, как кинжалом, пронзила боль, струйка вязкой жидкости потекла из промежности, и начались схватки. Роды у Мари-Анж прямо в той же лачуге принял доктор из корпуса «Врачи без границ», оказавшийся рядом, потому что ежедневно приходил в бассейн проплыть свою положенную дистанцию. Доктор перерезал пуповину швейцарским ножом Жюстена, доставшимся тому в свое время на память от одной начальницы из «Красного Креста».

Вернувшийся к одиннадцати вечера того же дня с Валькуром из Мугины Жан Ламарр уже был пожизненно удостоен звания отца и рогоносца. Но самое ужасное заключалось в том, что, едва приехав на место своего первого назначения за границей, он уже опасался, как бы его не отозвали в Оттаву, как бы не заточили в справочном отделе консульства или в монгольской секции еще до того, как он сможет насладиться своей первой виллой, первым садовником, первой кухаркой, что и составляет ныне, за неимением возможности влиять на ход истории, главное удовольствие дипломата, представляющего в Руанде страну вроде Канады.

Перед тем как вернуться в отель, Ламарр заглянул к Лизетте, канадскому консулу, и та поведала ему свою версию: Франсуа Кардиналя убили обыкновенные грабители или мятежники-тутси. Вдвоем с Валькуром они пытались образумить ее, но она была не в настроении выслушивать неприятные новости от кого бы то ни было - турнир по гольфу окончился для нее катастрофой, Она потерпела унизительное поражение от консула Танзании и даже какой-то секретарши кенийского посольства. Не самый удачный момент, чтобы заводить речь о дипломатическом инциденте или, того хуже, ставить под вопрос долгую дружбу между Руандой и Канадой. В любом случае, расследование было поручено спецслужбам администрации президента, то есть французским секретным службам, людям компетентным, которые уж точно докопаются до истины. А пока, если в Канаде спросят, кто убил Франсуа Кардиналя, власти ответят: грабители или повстанцы.

По телефону Валькур рассказал приятелю с канадского телевидения, что, вероятно, это были очень странные грабители, потому что они не взяли более ста пятидесяти тысяч руандийских франков, лежащих на камине. Эти деньги монах на следующий день собирался раздать членам кооператива, занимавшегося продажей яиц, который он курировал. Что касается гипотезы о мятежниках-тутси, она звучала и вовсе нелепо. Монах принимал у себя беженцев-тутси с севера страны - вотчины президента, которые спасались от кровавых расправ. Нет, Кардинала среди бела дня определенно прикончили военные, либо потому, что, открыв кооператив по торговле яйцами в Кигали, он мог нарушить практически монопольное положение в этой сфере фирмы одного из племянников президента, либо потому, что укрывал тутси, либо и то, и другое. Валькур знал, почему убили монаха, но об этом обычно не говорят в выпусках новостей. Достойная жизнь людей, справедливое разделение доходов от природных богатств, терпимость - вот на что была направлена деятельность Кардинала. В глазах правительства Руанды все три эти пункта заслуживали смертной казни. Канадское телевидение ограничилось сообщением о смерти монаха, причины которой не установлены, но, по-видимому, это дело рук грабителей, Вот так и рассказывают о том, что происходит в мире: чужие люди выдают нам дозированную и выхолощенную информацию, словно таблетки; эти люди вовсе не злые, а просто безразличные, для них, сидящих за своими компьютерами, все едино: что разборка мотоциклистов, что политическое убийство в Руанде. Труп есть труп.

После 3. Ж. (как говорят об исторических эрах, а здесь означает после Знакомства с Жантий) Валькур за какие-то доли секунды переносился из мира ужаса в царство красоты, и делал это так легко и непринужденно, будто познал все сущности человека. Нет, никакой гордости Валькур не испытывал, он понимал, что ему всего лишь повезло чуть больше, чем остальным. В своем блокноте он написал: «Я покидаю вселенную ужаса. Ужасна не сама смерть, а завеса тайны, которой мы ее окружаем, и такое вот безразличие официальных лиц к судьбе Кардинала. Этот человек - герой, а его страна сделает из него жертву безымянного варвара. И вот я вхожу. Жантий спит с дочкой Сиприена. Через несколько минут я лягу рядом с ней. Она проснется, я знаю. И мы тихонько займемся любовью, чтобы не разбудить малышку. А потом, как и любой счастливый мужчина, я засну. Но но сне кошмар и экстаз снова смешаются». В эту ночь Валькур во второй раз занялся любовью с Жантий.

На следующее утро Ламарр прохаживался перед баром. Унылый вид и неуверенная походка выдавали в нем человека, обуреваемого сомнениями. Но терзала его отнюдь не измена жены, о которой он пока ничего не знал, и; не отцовство, которое мало его заботило, разве что случилось совсем некстати. Он вообще-то еще не собирался становиться отцом и не понимал, как, несмотря на все меры предосторожности, которые они предпринимали, Мари-Анж могла забеременеть. Наверное, забыла выпить таблетку. Женщины такие рассеянные.

В свои тридцать лет, Жан Ламарр был типичным чиновником, терпеливым и методичным, который строго следовал заранее намеченному, вполне реалистичному плану постепенного продвижения по карьерной лестнице, поскольку его способностей и амбиций только на это и хватало - неторопливо взбираться по ступенькам. Несколько лет в тихой африканской стране, такой, как Руанда. Затем возвращение в Оттаву на пост главы отдела. Потом назначение консулом в маленькую азиатскую страну (он обожал китайские кушанья) и наконец пост советника по культуре в Париже, разрывающегося между коктейлями, презентациями, вернисажами и премьерами.

Но сейчас, глядя на Валькура, который радостно говорил о нежданно обретенной дочке, потягивая «Примус» и поедая яичницу с беконом и сосисками так жадно, словно не ел много дней, Ламарр понимал, что его карьера, едва начавшись, висела на волоске. Лизетта, хитрая бестия, разбудила его в шесть утра, чтобы поручить страшно ответственное дело, свидетельствующее о доверии к нему; она ссылалась на то, что ей якобы необходимо уехать и что она некомпетентна в данном вопросе. Так что теперь Ламарру предстояло самому составить рапорт по делу об убийстве брата Кардинала. Министр, до которого уже дошли нехорошие слухи о предполагаемых убийцах, надеялся, что они окажутся несостоятельными, и ждал отчета Ламарра.