Катья - Эмма Тополь

– Двадцать, – соврала Катя.

– А моей девятнадцать, но я ей все равно не разрешаю позже двенадцати домой возвращаться. Если опоздает, я ей такое устраиваю...

– У вас выпить есть что-нибудь? – прервала его Катя.

Таксист внимательно посмотрел на нее в переднее зеркало и деловито спросил:

– А что ты хочешь?

– Все равно, – ей действительно было все равно, хотелось хоть на секунду заглушить обиду.

Он молча протянул ей начатую бутылку водки.

– А стакан? – растерянно спросила Катя. – Или из горла?

Увидев, что таксист согласно кивнул, Катя брезгливо отвинтила крышку и сделала глоток. Водка обожгла губы, горло и расплавленной лавиной двинулась вглубь. Почти сразу она почувствовала головокружение, ноги стали тяжелыми, а голова, наоборот, легкой, захотелось смеяться. Она выпила еще и, закрыв глаза, откинулась на спинку.

– Легче? – насмешливо спросил таксист.

– М-м-угу... – не открывая рта, промычала Катя, словно боялась, что приятное ощущение легкости исчезнет.

– Ну, рассказывай, что произошло. Может быть, я тебе помогу.

– Ничего не произошло, – грубо ответила она.

Еще не хватало ей откровенничать с этим дядькой.

– Но я же вижу, что с тобой что-то не в порядке, – не отставал он. – Ты расстроена чем-то. Тебя обидели?

Катя видела в зеркало усталые глаза таксиста, который внимательно смотрел на нее. Ей вспомнился Алешка, его влюбленный взгляд, его улыбка, их первый поцелуй...

Это произошло за углом школы, во дворе, где, возвращаясь домой после уроков, они часто курили. В тот день все как-то быстро разошлись, они остались вдвоем, и Алешка, который под общие насмешки увивался за ней уже почти год, долго молчал, потом вдруг подошел и поцеловал. Он ей не очень нравился, был слишком для нее умным, увлекался физикой, всегда ходил с книгой и в коротких брюках. Но его настойчивое обожание в конце концов стало нравиться Кате, и она с интересом ждала, когда он ее куда-нибудь пригласит. Но этого не происходило. А тут вдруг подошел и поцеловал!

Какого черта она вспомнила о нем? С ним все кончено, она его придумала, никакой он не добрый, и не красивый, и совсем не умный. Пусть только в понедельник в школе приблизится к ней, она ему такое скажет! Его, видите ли, обидело, что у нее кто-то до него был. Да, был, и еще сто других будет!

– Остановите машину! – вдруг резко попросила она.

Таксист вопросительно взглянул на нее.

– Мы еще не доехали. Ты же сказала, тебе нужно на «Сокол».

– Остановите! – зло приказала она.

Машина остановилась, таксист повернулся к ней.

– Что, плохо стало?

– Нет, хорошо. Мне очень хорошо, – преувеличенно развязно сказала Катя. – Хочу, чтобы и вам стало хорошо. Идите ко мне. Идите, тут места на двоих вполне хватит...

Таксист засмеялся.

– Да, сильно тебе в голову ударило.

Он пересел к ней.

– Ну, что будем делать? – насмешливо спросил он.

У него было потное небритое лицо, в уголках губ запеклись остатки пищи. Катя снова вспомнила Алешку. Да, он – правильный, он себя берег для единственной. Для той, которую полюбит. И он прав: она для него слишком плохая, слишком грязная. А вот для этого вонючего старика в самую пору!

Катя расстегнула кофточку и сбросила ее.

– Я вам нравлюсь? Правда, я вполне ничего?

Его лицо потемнело, черты заострились, он какое-то время внимательно разглядывал ее, затем молча протянул руку и больно сжал ей грудь.

Катя, в секунду протрезвев, испугалась. Что она делает, зачем позвала его, зачем разделась перед этим чужим неприятным человеком?

Она отпрянула и прижалась к двери.

Он придвинулся к ней, обхватил ее за шею и потянул голову к себе.

Катя упиралась. Тогда он рванул ее на себя, мокрыми жесткими губами впился ей в шею, опустился ниже, и, сорвав лифчик, стал кусать за грудь. Катя закричала от боли. Он зажал ей рот рукой, другой обхватил за затылок. Вырываясь, она укусила его за палец. Таксист схватил ее за плечи и с силой тряхнул.

– Не сопротивляйся, сука! Вы же, бляди, это дело любите! Ишь, прикинулась школьницей! Ну-ка, расставь ноги пошире, еще... Так я и знал, вся мокрая уже, так хочешь!

Смешавшиеся запахи водки, сигаретного дыма, мужского тела затуманили ее сознание, Кате стало казаться, что она снова на даче, как пять лет назад, и Валентин никуда не исчез, а, как тогда, заламывает ей руки и стонет от удовольствия.

Одним движением таксист поднял ей юбку, нащупал трусики и с силой рванул. Затем, потянув Катю за руки, усадил на свой обнаженный пах.

Внизу живота ее пронзила сильная боль. Она громко застонала.

– Что, сука, хорошо?! У-у-у, какая же ты там маленькая и горячая!

Он стал с силой поднимать ее над собой и снова насаживать. Ей было больно, она с трудом сдерживалась, чтобы не кричать, пыталась сползти в сторону или поднятся вверх, но таксист крепко держал ее двумя руками. Катя попыталась оторвать его пальцы от себя, но они намертво вцепились в ее бедра, тогда она с силой провела ногтями по его рукам. Он злобно застонал и с размаху ударил ее по лицу.

Катя на миг оглохла. Она схватилась за щеку, из глаз потекли слезы. Таксист выгнулся на лопатках, опять крепко прижав ее к своему паху. Его движения стали быстрыми, он часто и громко дышал, широко открыв рот. Катя, продолжая плакать, снова попыталась приподняться и двинуться от него в сторону, Новый удар пришелся ей в шею. Она, обмякнув, упала таксисту на грудь. Тот обхватил ее за шею одной рукой, а другой продолжал держать за бедро, ритмично двигаясь вверх и вниз.

Катя перестала чувствовать боль, вместо этого по телу потянулась мучительно сладостная волна, достигла замороженных пальцев ног и вернулась к низу живота, чтобы оттуда уже с удвоенной силой окатить ее всю жаром.

Катя с трудом повернула прижатое его тяжелой мокрой рукой лицо и, приподнявшись, уткнулась губами в его открытый рот. Он жадно ответил на ее поцелуй и громко застонал, подкидывая вверх прижавшееся к нему и ставшее, наконец, покорным легкое девчоночье тело...

Нам дали номер на первом этаже, угловой, с круглым, во всю стену окном и раздвижной стекляной дверью, откуда было видно озеро и дальний густой лес. Вокруг воды парами стояли ивы. Трудно было понять, искусственно их так посадили или они сами со временем стали тянуться друг к другу, стыдливо обнимаясь и отворачивая листву от любопытных. Можно было открыть дверь, побежать по зеленой, аккуратно подстриженной траве к воде и с разбегу броситься в это завороженно сонное отражение небес.

О, мой глупый, мой чудный мальчик! Ты смеялся надо мной, увидев постельное белье, которое я, пока ты обследовал эту гостиницу, плавал в озере и болтал с работающим здесь парнем, успела купить в местном торговом центре. Но я не могла позволить нам провести пускай всего несколько часов вместе на застиранных гостиничных простынях. На них валялся бог знает кто, даже не подозревая о том, что постель – это священный алтарь!