Катья - Эмма Тополь

– Уйди, Юлия, не мешай!

Но она его не слышала, судя по всему, именно на это он и рассчитывал.

– Грин, – ничего лучше мне не пришло в голову. – Напишите – Дэвид Грин.

– Гражданство – американское. Когда он родился и где?

– Ему двадцать один год. Он родился в... Сан-Франциско.

Эдик из Баку с самого начала меня предупредил, что чем ближе выдуманные даты к реальным, тем легче запомнить. При этом он даже успел мне рассказать, что работал журналистом и потому знает в этих делах толк. В каких – я не стала уточнять.

– Твое имя, фамилия, год рождения... – он поерзал на стуле и снова, как прилежный ученик, склонился над своей писаниной.

– Кэтрин Грин. Мы брат и сестра. Я родилась 19 августа 1978 года в Москве.

Черт побери, почему бы не сделать себя моложе лет на пять, если уж выдалась такая возможность, и тем самым хоть немного сократить между нами разницу в возрасте. Только бы не забыть – значит, мне сейчас двадцать восемь.

– Вы – брат и сестра? Ты родилась в Москве, а он через шесть лет в Сан-Франциско? – Эдик вопросительно посмотрел на меня.

– Правильно, он родился в Сан-Франциско, а я в Москве, – повторила я. Мне нравилась идея, что мы с ним брат и сестра. Это даст нам возможность останавливаться в гостиницах в одном номере, и помимо радости не разлучаться по ночам это еще и экономило бы деньги.

Эдик покачал головой, и я не поняла: это обычная старческая привычка или он сомневается в правдивости мой информации, но послушно написал, что я сказала.

– Через неделю приходи, будут готовы. Сейчас задаток – пятьсот долларов.

– Через неделю?! Но мне сказали, что вы можете сделать через три дня! – от неожиданности я даже вскочила с дивана.

– Не могу. Слишком занят. Есть другие клиенты. Давай задаток.

Он встал, сложил листок вчетверо, засунул в карман брюк и выжидательно посмотрел на меня.

– Дорогой мой, пожалуйста, мне нужны документы как можно скорее! Через неделю они мне уже они не понадобятся! Мне нужны паспорта завтра, понимаете, завтра! Мы должны улететь из Нью-Йорка завтра!

Трудно было понять, какие мысли проносились в этой крупной голове. Маленькие глазки из-под набрякших, полуопущенных век смотрели на меня с брезгливым сожалением. Из соседней комнаты раздался плач ребенка. Эдик встрепенулся, в его глазах появился блеск.

– У меня три недели назад сын родился! – сказал он. – Сын. Степан.

Я не сразу поняла, о чем он говорит. У него и этой толстоногой, с недоразвитым злым лицом женщиной родился сын?! Степан?! Почему Степан?

«Бедное дитя!» – подумалось мне.

– Я заплачу! Еще... пятьсот долларов, только сделайте завтра! – чтобы скрыть отвращение, я стала лихорадочно рыться в сумке и, наконец найдя конверт, вытащила оттуда стодолларовые купюры.

При виде денег, Эдик подтянулся и, как бы от уважения к могущественным хрустящим бумажкам, даже приподнялся на носках. В дверях появилась толстоногая Юля и, скрестив руки на груди, выжидательно застыла.

– Хорошо, – не отрывая глаз от денег, резко сказал он. – Еще пятьсот, и ты получишь послезавтра. Послезавтра, раньше не могу. Кое-кто будет очень недоволен.

Отсчитав тысячу долларов, я протянула их старику. Он взял деньги и торопливо засунул в карман. Я пошла к выходу. Никто меня не провожал. Уже у дверей я остановилась и крикнула куда-то в темноту длинного, заваленного старыми вещами коридора:

– Приду послезавтра в это же время!

Мне не ответили.

До чего же мерзкий старикашка! В таком возрасте еще и ребенка заимел! Как природа позволяет размножаться уродам?! Правительство должно стерилизовать подобных этой отвратительной паре!

А чем я лучше вонючего старика из Баку?! Меня тоже в гостиннице ждет юный любовник. Правда, общество брак шестидесятиленего Эдика с женщиной младше его на двадцать лет принимает и не видит в этом ничего странного, а мою любовь наказывает презрением и тюрьмой...

Слетев по узкой разбитой лестнице вниз, я вышла на Брайтон-Бич и на секунду ослепла от резкого света. С грохотом проезжавший почти над моей головой поезд сабвея на какое-то время перекрыл яркое солнце, и передо мной открылась знакомая картина: по центральной улице русского района плавно двигались дородные дамы, все как одна с пакетами в руках, и важные старики с надменными лицами ответственных партийных работников.

Таинственная и колоритная жизнь иммигрантов из бывшей российской империи на Брайтон-Бич нуждалась в своем Феллини. Я бывала в Бруклине редко, но очень любила сюда приезжать. Мне нравилось окунаться здесь в русскую речь, расцвеченную акцентами пятнадцати республик, гулять по деревяному настилу вдоль песчаного берега океана, рассматривать яркие типажи иммигрантов, обедать в русских дешевых ресторанчиках и заказывать русские блюда по-русски! Мне все здесь нравилось, и когда я приезжала в Нью-Йорк, всегда старалась хоть разок побывать в Литтл Одесса, как называли американцы этот район.

Но сейчас я, ничего не замечая, помчалась к гаражу, где оставила машину. Мысль о том, что уже несколько часов Дэвид один, гнала меня вперед.

Прошло три дня, как мы с ним бежали из Бостона, и все это время он со мной почти не разговаривал, только о чем-то напряженно думал, уставясь в одну точку, или смотрел мультяшки по телевизору. Странно, но ему нравились только мультфильмы. Когда они кончались или ему становилось скучно, он выключал телевизор, даже не пытаясь искать другую программу или кинофильм. На мои попытки поговорить никак не реагировал, на вопросы отвечал однозначно, иногда просто кивком головы, а чаще угрюмо молчал.

Приехав в Нью-Йорк рано утром, мы остановились в небольшом уютном отельчике «Санрайз» в Уэстчестере. Но оттуда было долго добираться до Бруклина, поэтому вечером мы перебрались в гостиницу на Оушен-проспекте. В этом трехэтажном невзрачном доме жили в основном одинокие мужчины и старухи. Попадались и русские, они, как правило, смотрели на меня в упор, от чего я уже отвыкла за годы жизни в Америке, и все, как один, были неряшливо одеты. Я старалась быстро пробегать мимо, опасаясь, что кто-то из них со мной заговорит.

В эти три дня мне часто приходилось оставлять Дэвида одного, но где бы я ни была, что бы ни делала, через пару часов возвращалась в гостиницу, каждый раз сомневаясь, что застану его там. Я постоянно боялась, что он не выдержит, сбежит к отцу, или кто-то ворвется в номер и нас ограбят, либо он кому-нибудь проболтается, что мы скрываемся, расскажет о наших отношениях. Или... Я рисовала себе страшные картины и мертвела от ужаса.

По дороге из Бостона я останавливалась у работающих круглосуточно банковских автоматов и снимала по четыреста-пятьсот долларов – максимум, который давали. А утром, когда мы приехали в Уэстчестер, взяла еще сорок тысяч долларов. Я торопилась сделать все банковские операции, пока Ларри не обнаружил это и не закрыл наш общий счет, на котором оставалось еще двадцать пять тысяч. Я знала, что у него есть еще один счет, его личный, сколько там денег, меня никогда не интересовало, но то, что там хватило бы на две его жизни, я не сомневалась.