До последнего вздоха - Лариса Павловна Соболева

ухо к его губам.) Катюша… то, что скажу, это важно… Элизиум…

— Петр Ильич, родненький, что произошло?.. Откуда эта кровь?

— Молчи и слушай… Моя книжка… с моими записками… ты видела. Забери ее… ключ от ящика бюро… наверху шкафа… Ты… должна знать, я разгадал Элизиум… он хранит бoльшую тайну, чем… чем золото. Это не… не метафора… я открыл вход… Ты слышишь? Ты поняла? Вход… он… он…

Кушелев силился сказать быстро, ведь ему осталось мало времени, он это понимал, поэтому спешил, но тратил лишь силы, завешивал паузы, тяжело дышал, ему было очень больно. Катя видела его усилия и не знала, что делать ей, порывалась бежать за помощью, но он сдавливал ее ладонь, да и сама боялась оставить старика, хоть и не способна помочь ему.

— Тихо, не волнуйтесь так, миленький, Петр Ильич, все будет хорошо, — вытирая слезы, лепетала Катя. — Потом расскажете. Вы полежите, а я быстро…

Глядя на девушку, он слабо сжал ее ладошку и улыбнулся:

— Спасибо тебе, Катюша…

— За что?

— Что сейчас ты со мной, легко умирать, когда человечья душа рядом… Золото Беликова, Катя… сдашь под опись… и все подписи проверь. Не забудь: под опись и… храни ее всю… жизнь.

— Поняла. А как я найду золото? Где оно?

— Там… в моей книжке… там все… есть. — И совсем тихо: — Прости, сил нет… ты поймешь… путь в книжке…

Он замолчал и закрыл глаза, рука его отяжелела.

— Петр Ильич! — заревела Катя в голос, не смея трясти его, чтобы привести в чувство, вдруг это повредит ему, она лишь сложила молитвенно ладони. — Не умирайте! Пожалуйста, не умирайте! Как музей без вас… А я как буду без вас?

Догадалась послушать сердце, оно слабо, он дышал. Она подхватилась и метеором побежала к соседям, била кулаками в ворота и кричала:

— Откройте!.. Помогите!.. Откройте! Люди!..

Вышел сосед Кушелева с ружьем, но, увидев девушку, опустил свою тяжелую берданку, выслушал и бегом рванул в дом, оттуда выбежал с сыном и в пиджаке. Сын вывел коня из конюшни без седла, сосед вскочил на него и умчался. Катя вернулась в дом Петра Ильича, стала на коленки, взяла его руку с холодными пальцами и согревала ее своим дыханием. И плакала. Плакала от бессилия, потому что не знала, как ему помочь.

Приехала машина, доктор определил, что Петр Ильич жив, его погрузили сначала на носилки, потом в машину скорой помощи, помогали сосед и его сын. Приехали и два милиционера, Катя завела их в дом, а сама запрыгнула в скорую, оставив в доме Петра Ильича вместо себя соседа.

Она ждала всю ночь на больничной табуретке, опираясь спиной о стенку, выкрашенную голубоватой краской. Ждала и вытирала слезы, катившиеся по щекам, вспоминала самые лучшие моменты, проведенные с Петром Ильичом.

Раздались шаги, по коридору шел мужчина средних лет в халате, значит, врач, Катя встала, ожидая хороших вестей, только хороших. Он приблизился, и ей уже не нужны были слова, она все поняла, чувствовала, как у нее дрожат коленки.

— Его ударили ножом в спину, он потерял много крови. Прости девочка, мы не смогли спасти твоего дедушку.

* * *

— Вот и все, — в заключение выдохнула Катя.

И отвернулась, Герману осталось любоваться ее затылком с закрученным пучком волос, не хотела, чтобы новый директор видел ее слезы. Он не торопился задавать вопросы, а они возникли, дал девушке время отойти от тяжелых воспоминаний. Однако ждать пришлось минут десять, для времени в дороге это долго, Герман решил вернуть ее в прежнее состояние:

— Катюша… Катенька, не надо плакать.

— Я не плачу, — всхлипнула она.

— Тогда посмотрите на меня… Не хотите?.. Не надо стесняться слез, Катя, это чистые слезы ангела.

— Вы что, верующий?

— Нет. Просто вы похожи на ангела.

Она все же взглянула на него, а глаза красные, нос распухший, вид по-детски строгий при всем при том смешная и трогательная. Герману некогда было присматриваться к девушкам, тем более к юным, его окружали взрослые девы, если так можно выразиться, сильные духом и телом, с мужским характером, деятельные, независимые, умеющие прыгать с парашюта и покорять скалы. Ими можно было восторгаться, но они не были похожи на ангелов, так говорила мама, считая, что восхищения достойны только ангелы. Разницы в этих двух глаголах — восторгаться и восхищаться — он не видел, но мама уверяла, это не одно и то же, спорить… недосуг было, да и незачем. А в данную минуту смотрел на Катюшу и, кажется, усвоил разницу.

— Вы опять улыбаетесь? — свела брови к переносице Катя.

— Так что, улыбаться мне нельзя? — потешался Герман.

Она снова смотрела в сторону, но в диалог вступила:

— Вы же с намеком улыбаетесь.

Обиделась. «Ладно, — решил Герман про себя, — не буду мучить девушку». Впрочем, Катя на замученную никак не походила, к тому же хлюпать носом перестала и даже сама вдруг разговорилась:

— Вы не знаете, что это за человек был, никогда не думал о себе, в нем было что-то большое и доброе, это большое и доброе ушло вместе с ним, осталась пустота. А больше всего меня тяготит, когда упоминают Петра Ильича, что убийцу не нашли, я бы сама этого гада прибила.

«Бедняжка, у нее, наверное, и подружек нет, старенький дедушка занял все пространство в душе», — тем временем думал Герман, а вслух утешил:

— Не люблю банальности, но одну скажу: смерть близких всегда причиняет боль, это на всю жизнь.

— У вас тоже кто-то погиб?

— И погиб, и просто умер, кто от старости, кто на войне, кто от болезни. Но это жизнь, так или иначе все проходят через потери, никто не минует их. Катюша, Кушелев так и не сказал, кто убил его?

— Нет. Я тогда растерялась и не настояла, он очень хотел мне что-то сказать важное, но говорил обрывками, путаясь… Может, не знал того, кто напал на него? Его ударили в спину, мог не видеть. А знаете, Герман Леонтьевич, я думаю, что видела не кошку, спрыгнувшую с подоконника…

Она замолчала, опустив голову, Герман догадался:

— Убийцу? (Катя кивнула.) Что ж, Катенька, хорошо, что вы не видели его.

— Почему? Если б я знала…

— Ничего не сделали б, потому что ему осталось бы только убить и вас как свидетеля. — И решил поменять тему. — Но раз книжка с записями Кушелева у вас, значит, золото Беликова вы нашли?

— Разумеется, не нашла.

— А искали?

— Только в книжке, но там нет описания, указывающего на сокровища Беликова. Может, перед смертью Петру Ильичу почудилось, что