Мы не твои. Том2 - Элен Блио

малыш, ты у нас в интересном положении, детка. Забыла, что ли?

Забыла.

Именно.

Я ничего не помнила. Совсем.

Кто я? Откуда я? Куда я ехала? Кто был со мной в машине?

От кого я жду ребенка?

В какой-то момент я отчетливо поняла, что последнее что я помню их той, прошлой жизни – парк, где мы гуляем с папой и мамой, мне лет двенадцать, и я радуюсь, потому что мне подарили крутые наушники.

А потом…

Потом чистый лист. Ничего.

Знаю, что приходил следователь, мне задавали вопросы. Приходили какие-то люди, который думали, что они мои родственники.

Увы, оказалось, что все мимо.

При мне не было никаких документов. Меня вытащили, даже без сумки, и в карманах было пусто.

Моя любимая веселая медсестра как-то пошутила.

- Везет тебе, не помнишь ничего, можно начать жизнь с чистого листа. Я бы многое хотела не помнить. Не вспоминать никогда.

Почему-то, когда она сказала это у меня сжалось сердце. Показалось, что я раньше тоже вот так думала.

Хорошо бы потерять память.

Хорошо бы не вспоминать.

В реальность оказалось, что это очень плохо.

Первое время я силилась вспомнить, напрягалась. Потом у меня раскалывалась голова. Я тихонько плакала от боли.

Врач, который занимался мной, довольно молодой мужчина, запретил мне вспоминать. Сказал, что я делаю только хуже. Нужно просто расслабиться.

- Так бывает довольно часто. Память вернется. Она почти всегда возвращается, - сказал, и усмехнулся, словно и ему тоже хотелось что-то забыть.

Он был совсем некрасивый, на первый взгляд. С крупным носом, глубоко посаженными глазами. Олег Борисович. Некрасивый, но очень обаятельный, что-то в нем было такое… Моя любимая медсестра, Лёля, рассказывала, что он ловелас, что в него постоянно влюбляются и врачи-женщины, и сестры, и пациентки.

- Всё говорит, что женится, а сам гуляет и гуляет! Мне тоже предлагал. Но у меня был мой Вовка, а потом…

Она рассказала мне по секрету, что у нее был любимый парень, они собирались пожениться, она даже платье купила. А потом случайно застала его со своей лучшей подругой. Он уверял, что все вышло случайно, что ничего не было, что подруга все подстроила.

- Думал, что я совсем дурочка! Да даже если подстроила! Если бы он меня любил – не попал бы в такую историю!

Я видела, что Лёля нравится Олегу Борисовичу, и он тоже нравится ей, но…

- Кому нужен такой? Он тут со всеми. Не серьезный. Он на меня внимание обращает только потому, что я не...не даю. - фыркает забавно, закусывает губу.

Силюсь улыбнуться. Да уж... История.

Голова у меня уже почти не болит. И вставать я могу. Только не хочу. На улице зима давно, снегу намело. Мне нужно гулять, но опасно, гололед.

Лёля выводит меня постоять. На коляске мне выезжать не хочется.

Почему-то, когда я вижу человека на коляске мне становится очень грустно, что-то внутри дергает. Так бывает, когда болит зуб. Но только это не зуб, а сердце.

- Может, у тебя в семье кто-то был инвалид? Ой, прости, Олег сказал, не мучить тебя.

- Он уже Олег?

- Борисович.

Сначала я лежу в палате с двумя старушками. Одна тихая, спокойная, вторая вредная – все время брюзжит и все ей не так. Потом тихая умирает, а брюзга плачет, боится, говорит, что не хочет умирать.

- У меня правнучек родился, а я его еще не видела. Первый! Как же так, я помру, и не увижу? Нельзя!

- А вы не думайте о плохом. Все будет хорошо.

- Какая ты… святая простота. Почему тебя никто не ищет? Отец ребенка-то где? Или так, нагуляла от кого не знаю?

- Может и нагуляла, какая разница? Ребенок мой. А не ищет никто, значит не нужна никому, вот и все.

Стою у окна. Не плачу. Почти. Потому что, наверное, уже смирилась с тем что никто меня не ищет.

И отец малыша не ищет. Значит и правда нагуляла. Значит, не любил меня.

Наверное, если бы мой любимый пропал, я бы землю перевернула. Три пары железных сапог стоптала, три хлеба железных сгрызла бы, как в сказке. Но нашла.

- Ишь, воробушек скачет, расчирикались они. К оттепели.

- Что? – смотрю на новую соседку. Добродушную толстуху, у которой перелом со смещением. Она что-то сказала, и я почувствовала… Что-то очень знакомое.

- Воробьи, говорю, чирикают.

- Нет, вы по-другому сказали…

- Воробьи, как по-другому то? – усмехается, глядя на меня не понимая, чего я хочу.

А я хочу услышать слово, от которого сердце удар пропускает

- Воробушек ты сказала! Воробушек. – повторяет брюзга, и я понимаю – вот оно, то самое слово! - Вот и ты у нас, потеряшка, как воробушек, маленькая, тихая. Не говоришь, а чирикаешь.

Воробушек… Да. Воробушек.

Не знаю, что со мной происходит, но я выхожу из палаты, стараюсь идти быстро, как могу, палочка мне уже давно не нужна, да и живот все еще маленький, не мешает.

Мне нужно найти Лёлю, а Лёля в мужском отделении. Собственно, отделение одно, просто мужчины по коридору направо, а женщины налево. Все хохмят по этому поводу, мол, и тут мужики к женщинам налево ходят.

Нахожу Лёлю в палате у нового пациента. Его только что привезли. Авария, машина сбила.

- Вен совсем не видно. Просто жесть. – Лёля всех пациентов жалеет. – Мне нужно кровь взять на анализ перед операцией, а я не могу.

- Давай я.

- Ты? – Лёля смотрит удивленно, - Как ты? Ты умеешь?

- Да, умею. – как раз в этот момент я и понимаю – умею!

Беру все, что нужно, действую на автомате – так бывает, когда что-то делаешь постоянно. Рука набита, что называется. Полминуты и все готово – кровь поступает в пробирки, которые я меняю.

- Ничего себе. Вот это да. Ты… медсестра что ли?

- Наверное. Не помню. Как укол делать – помню, как кровь взять – помню. Даже как повязку правильно наложить, помню.

Я действительно все это помню. Одного не помню – кто я, откуда, зачем я тут, и кто отец моего малыша.

Нет, еще одно вспомнила.

- Знаешь, кажется, меня когда-то звали Воробушек…

Глава 23

- Воробушек, там в пятой палате новенький, анализы нужно взять.

- Хорошо.

- Ты как себя чувствуешь?

- Ну, Лёль! – Я очень рада, что