Опасный танец втроем - Дарья Кожевникова

Она говорила, думая, что Глеб ее слушает и уже прикидывает, как это сделать, но вместо этого он, перебив ее, яростно выпалил:

— Убирайся!

— Что?! — опешила Маша.

— Что слышала! Да сколько еще можно терпеть эти твои тупые детские выходки?! Идиотка!

С кем другим Маша после такого, возможно, вообще не стала бы больше разговаривать, но бывшему однокласснику можно было простить куда больше, чем обычному человеку. Да и ситуация была неподходящая для выяснения отношений. Поэтому она отчеканила:

— Убираться мне не на чем, такси я отпустила. А если б не мой идиотизм, то тебе бы сегодня тут было уже не сидеть и тем более не орать на меня! Валялся бы сейчас в своей Сосновке холодным трупиком!

— Одним! А так могут быть уже два!

— Будут, если не заткнешься и если прямо сейчас не возьмемся за дело! Где твой мотоцикл? Ехать сможешь? Или мне знакомому таксисту позвонить?

— Еще того не лучше! Давай, засветись еще раз! В Сосновку ведь он тебя уже отвозил?

— И что с того? Он меня много куда возит!

— Вот именно! И узнать об этом не так уж сложно! Так что, если твой Никифор что-то заподозрит, он легко найдет его и сумеет расспросить, его ребятки и не таких кололи, как твой шофер. А выводы уже сам будет делать из озвученного маршрута.

— Значит, придется самим. — Маша сильно подозревала, что Глеб остановился в этом сарае совсем не потому, что стало лень ехать дальше. Скорее всего, просто почувствовал, что больше уже не сможет. — Ты как? Отлежался хоть немного?

— Отлежался… — проворчал он, пытаясь пошевелиться. Получалось у него как-то не слишком ловко, но он все-таки сел. Потом кивнул Маше: — Перетяни мне плечо. Сам я одной рукой не очень-то сумел это сделать.

— Я?! — такой просьбы Маша не ожидала. Да и вообще с кровью как-то не очень дружила.

— Ну а кто еще? Ты ж у нас героиня, черт бы тебя побрал.

— Ах так? Ну, держись, Уголек! Сам напросился!

Вопреки угрозе, Маша очень осторожно принялась развязывать набухший и склизкий от крови узел. Глеб действовал профессионально, соорудив из разорванной рубашки два тампона, которыми заложил рану с обеих сторон. Но вот прижать их как следует повязкой, используя лишь одну руку и зубы, действительно не смог, из-за чего кровь до сих пор сочилась из пулевых отверстий, пусть и не так интенсивно, как могла бы. Придвинувшись к Глебу поближе и опустившись на колени, Маша ощутила влагу под одним из них — в этом месте сено успело пропитаться кровью. Сколько же он ее потерял? И сможет ли действительно ехать, вести мотоцикл? Хорошо бы!

Когда повязка развязалась, влага под Машиными пальцами стала теплее — очевидно, еще сильней потекло. Она быстро принялась затягивать рану обратно. Глеб помогал ей по мере возможностей, придерживая самодельные тампоны. Его дыхание сбилось с ритма, начав периодически замирать. Маша хорошо это слышала, потому что дышал он вообще тяжело.

— Очень больно? — участливо спросила она, натянув концы повязки.

— Сильнее, — только и выдохнул он.

Со страхом ожидая его реакции, Маша послушалась. Но его это не устроило.

— Еще сильнее. Как только сможешь. На меня внимания не обращай.

Легко сказать! Живого человека да по кровавой ране! Маша чувствовала, что дрожит от нервного напряжения. Интересно, кому сейчас хуже — ей или все-таки Глебу? Собравшись с духом, она почти рывком подтянула концы. Глеб ответил на ее усилия шумным вздохом. Но потом выдавил из себя:

— Молодец! Давай, подтяни еще чуть-чуть узлом — и встаем.

— Господи, и я это сделала! — поразилась Маша, завязав на повязке еще один узел.

— Ты и почище этого отжигаешь, да что-то при этом не удивляешься, — опираясь на стену, Глеб медленно и неуверенно поднялся на ноги. Постоял, собираясь с силами на первый шаг. Потом пошел, заметно шатаясь. Маша держалась рядом, на случай если придется его подхватить. Не пришлось. Добравшись до выхода, он пошел вдоль стены. Здесь, на улице, было чуть светлее, чем в сарае, и Маша, взглянув на Глеба, не удержалась:

— Батюшки, да ты не румянее, чем снеговик!

— А ты чего-то другого ждала?

— А мотоцикл вести ты точно сможешь?

— Сейчас узнаем. — Глеб оставил мотоцикл возле стены, но так удачно воспользовался росшими тут кустами, что Маша не заметила, где он стоит, пока они не подошли почти вплотную. С явным усилием Глеб выкатил его, постоял, опираясь на руль. Потом подал Маше шлем:

— Вот, надень.

— Так он же у тебя теперь всего один.

— Вот и надевай. И ноги береги — не исключено, что придется падать. Если завилихляем, соскакивай сразу, не дожидаясь, чем это закончится. И еще: если я вдруг скажу тебе бежать, ты спрыгиваешь и бежишь без всяких споров, ясно? Прячешься в первых попавшихся кустах и не подаешь признаков жизни, что бы тебе оттуда ни пришлось увидеть. Они ведь ищут меня одного, поэтому не будут тебя разыскивать, если сама не напросишься. Так что не будь дурой, за компанию способной пуститься в расход. Поняла?

— Поняла, — после его слов Маша в полной мере осознала всю серьезность их положения, но впадать в панику было не в ее правилах. — Тогда поехали отсюда быстрее. И может, шлем все-таки ты наденешь? Тебе он вообще-то нужнее. Я-то соскочу, а вот ты…

— Будем надеяться, что если упаду, то не на очень твердое. Машка, даже если бы я захотел надеть шлем, у него стекло тонированное, у меня и без того в глазах не слишком светло. Да, и вот еще. — Он сунул Маше в руки фонарь. — Будешь светить мне на дорогу вот этим. Фар я не стану включать, незачем нам засвечиваться издалека.

— А что толку ехать в полумраке, если они нас и услышать могут? Мотор-то ты все равно не приглушишь.

— Мотор они услышат в последнюю очередь, потому что у них и свой будет тарахтеть под боком. А вот фары, в отличие от фонарика, заметны издалека, и с простым пешеходом, подсвечивающим себе дорогу, их даже издали не спутаешь.

— Ладно. — Маша не стала спорить, поскольку время было дорого. Надела шлем, села у Глеба за спиной, включила фонарик. Фонарик он возил с собой скорее всего не зря, а используя в каких-то своих делах: тот светил направленно, почти не рассеивая света. Издали это пятно точно не свяжут с мотоциклом, если вообще заметят. Вот только ехать им… — Ты куда? — спросила Маша, увидев, что Глеб разворачивается не в сторону шоссе, а в противоположном направлении, в котором проселочная дорога убегала в глушь и в неизвестность.

— А ты предлагаешь, если что, выехать им прямо навстречу? — Глеб спросил это так тихо, что Маша еле расслышала. Но, расслышав, сразу же приняла его довод: если никифоровские головорезы именно сейчас надумают поехать и обследовать этот район, то, направься Глеб с Машей к шоссе, роковой встречи будет не миновать. Вот только как им выбраться к даче не по шоссе, а «задворками», она не знала. Хотела высказать свою тревогу Глебу, но вдруг мотоцикл завилял, выписывая «змейку» на дороге. Правда, быстро выровнялся, так что Маша даже еще не успела решить, как ей быть — то ли спрыгивать, как было велено, то ли попытаться удержать мотоцикл от падения. Хотя удержала бы или нет — это большой вопрос. Справившись с приступом дурноты, Глеб прибавил газу. Мотоцикл поехал ровнее и быстрее, но все равно не так быстро, как хотелось бы. Пытаясь высвечивать фонариком ровно середину дороги, Маша поняла, что вот она, еще одна причина, по которой им не следовало выезжать на шоссе: там, на оживленной магистрали, Глеб вряд ли смог бы держать нужную скорость. Да и упади они там, это вряд ли не осложнилось бы какой-нибудь пусть мелкой, но аварией. А упасть могут запросто. Ведомый нетвердой рукой мотоцикл, в зависимости от нестабильного самочувствия хозяина, то набирал скорость, то снова сбрасывал, а то опять начинал петлять. Маша каждый раз терпеливо ждала, чем все это закончится, даже не делая попытки соскочить. И уже по одному тому, что Глеб не отчитывал ее за ослушание, могла судить, как ему сейчас плохо. Собрал, наверное, все свои силы в комок, сосредоточившись лишь на одном: надо ехать. Время тянулось медленно, а скорость мотоцикла, по Машиным подсчетам, была километров сорок. Сколько они успели проехать? И куда? Спросить бы у Глеба, да нельзя его сейчас отвлекать, чтобы не тратил силы еще и на разговоры.