Берк. Оборотни сторожевых крепостей - Ли Литвиненко

а значит никто не увидит, как она, разряженная в этот яркий платок, бежит прямо в лапы двуликим.

Ноги словно сами несли ее к вчерашнему незнакомцу. Ни капли гордости. Хотя что она знала о гордости в отношениях с мужчинами? Никакого примера перед глазами не было. Да и понравился он слишком сильно, чтобы воротить нос. Незнакомец…

— Его зовут Гелиодор, — прошептала Бёрк.

Как бы ни опьянена она была эйфорией чувств, но слышала, как называл его тот рыжий, что разрушил их тесное общение.

Половину ночи орчанка проворочалась без сна, думая о нем. Эти глаза, руки, рот… А как жарко он целовал — губы до сих пор пухлые от его напора. Она так замечталась, что стала звать его «Мой незнакомец». А как ещё? Красавчик? Бёрк фыркнула. Вот еще! Хотя это самое подходящее прозвище. Красив как древний бог. Гелиодор.

Вздохнула и остановилась. От одной мысли о нем голова кружилась и мозг словно впадал в ступор. Почему? Зачем? Ведь никогда раньше такого не было. Даже к тому эльфу…

Непрошеной волной нахлынули обидные воспоминания.

Юность у Бёрк прошла спокойно, без сентиментальных влюбленностей и переживаний. Никто из противоположного пола не тревожил девичье сердце. После стычки с Футчем посторонних гномов-мужчин она побаивалась, а из других видов тут никто особо не появлялся. Иногда кто-то из рудокопов набирался храбрости или медовухи и подкатывал к Бёрк, но дальше слов никогда не заходило. Орчанка знала, что чувств с их стороны нет. Гномы приставали к ней на спор, реже из интереса, ведь весь хутор верил в байку о ее происхождении.

Поговаривали, ее мать была хорошей пьяницей и однажды так набралась, что упала по пути домой и заснула бесчувственным сном. По той же дороге, но чуть позже, шел гном. Он тоже напился в дешёвом кабаке и, наткнувшись на самку, очень обрадовался. Жены у него не было, а мужская потребность после выпитого ох как взыграла. Гном поглядел на орчиху, почесал бороду, подумал. А чего добру пропадать? И… Так появилась на свет Бёрк. В этом месте все слушавшие рассказ обычно хохотали до слез. А лопух Сфенос, продолжал рассказчик, увидев, что родила ему жена, прибил ту за неверность.

Бёрк слышала эти сплетни, но не верила ни слову. Отец всегда отзывался о маме хорошо и любил ее. На ухаживания гномов Бёрк принципиально отвечала отказом — злые шутники и сплетники были ей отвратительны.

Но как-то осенью поселился на их хуторе эльф. В тот вечер Бёрк разносила по столам пиво — как раз созрел новый урожай хмеля, и пенный напиток лился рекой. Ее взгляд ни на ком не останавливался, переходил от одного лица к другому. Всех сегодняшних посетителей харчевни она знала с детства. Год за годом они возвращались на рудники за сезонным заработком. Рудокопы тоже привыкли к ней — как к мебели. Бёрк считали чем-то постоянным, неотделимым от кормильни, а потому неизбежным.

Входная дверь распахнулась, и в комнату вошел эльф. Длинные белые волосы оттенка полной луны. Бежевая, прекрасно скроенная куртка, украшенная золотым шитьем. На плечах зеленый бархатный плащ. Сам высокий, стройный, на фоне коренастых гномов он мог показаться даже хрупким и словно сияющим.

Эльф осмотрел харчевню ярко-зелеными глазами и подошел к крайнему столу. Там уже сидели трое гномов. Спросив разрешения и получив добро, он уселся с ними рядом. Бородачи явно были не против нового собеседника — интересные новости на хуторе были редкостью. А этот гость явно издалека, выведать у него можно много всего интересного.

Бёрк не могла налюбоваться на красавчика. Да и Полли тоже прибежала. Не каждый год увидишь эльфийского мужчину. Но Татимир быстро загнал кухарку в кухню, где ей самое место, а наблюдая за Бёрк, посмеивался в усы. У той только что слюни не текли при взгляде на остроухого. Татимиру даже стало жалко глупышку, и он рано отправил ее в тот день домой, чтоб не напридумывала себе всяких глупостей.

Но было уже поздно, сердце девушки дрогнуло в предчувствии первой любви.

Эльф задержался на хуторке, но не захотел жить на постоялом дворе, считая его слишком шумным и грязным. Как многие эльфы, он был «немного» высокомерен. Он снял крайнюю избушку, принадлежащую отцу Полли. Домик построили поварихе в приданное, но за неимением жениха, что очень расстраивало ее родителей, строение пустовало. Каждый день эльф приходил в харчевню к обеду и оставался там до поздней ночи, не пропуская ни одного события. Ел, пил и частенько что-то записывал в толстый блокнот. Звался он Спессартин. Зачем он остановился у них, никто не знал.

А окрыленная Бёрк начала следить за своей внешностью — ей очень хотелось понравиться остроухому. Каждый день перед тем, как идти в харчевню, она обязательно купалась и надевала чистые вещи. Расчесывала и заплетала волосы в причудливые косы, которые ее научила плести старая дриада, жившая в саду на окраине. Еще Бёрк жевала мятный листочек для — свежего дыхания. Но прекрасный гость был так высокомерен, что не замечал девушку, которая приносила ему еду и выпивку.

Однажды она несла по кормильне пиво и снова засмотрелась на красивого блондина. К тому времени весь хутор уже знал о том, что малышка влюбилась в эльфа. Не заметить ее томные взгляды мог только слепой. И кто-то из пьяных гномов, решив зло подшутить, вытянул перед ней ногу. Бёрк в тот момент смотрела на зеленоглазого и, конечно, споткнулась.

Перед тем как хлопнуться об пол, она, по инерции, выплеснула содержимое кружки, на предмет своего вожделения, сидевшего за соседним столом. От неожиданности эльф подскочил, как ошпаренной петух. Пена стекала с его головы красивыми хлопьями и впитывалась в куртку. Волосы повисли грустными сосульками. Орчанка смотрела на него снизу вверх не зная, что сказать. От ужаса ее язык прилип к небу. Бёрк даже не чувствовала, как пропитались кровью штаны на разбитых коленках.

А Спессартин, нависший над ней, разглядывал орчанку брезгливо, как мерзкое насекомое. Теперь он узнал ее. Эльфу сразу вспомнилась история, совсем недавно рассказанная кем-то из гномов. Гадкий секрет о происхождении этого недоразумения. Дитя, появившееся на свет при скрещивании орка и гнома. Гнусная история очень похожая на правду.

— Мерзость! — Эльф сплюнул на пол затекшее в рот пиво и утерся. Сколько презрения, сколько отвращения было в его взгляде. — Какая же мерзость, — повторил он и, не сказав больше ни слова, вышел.

Как Бёрк рыдала в тот вечер! От горьких всхлипов чуть не раскололась грудь. Она — мерзость… И пусть бы