Три мужа для Кизи - Елена Свительская

– Да разве я посмею?..

Сиб появился рядом с ним, будто б соткавшись из воздуха. Глаза его горели и светились жутким, холодным, жёлтым светом. Что особенно становилось видно в сгущающейся темноте.

– Говорил же, сопляк! Драться с тобой я не буду! – мужчина сердито развернулся – и сердито взвились и упали за ним подвески с чужими клыками.

Но, впрочем, упал на поверхность, выронив мечи, уклоняясь от тучи метательных ножей. Только те, упав в бездну, скрывшись там, да гулко звякнув где-то об камни, снова вдруг очутились веерами в руках парнишки. Он спокойно удерживал их за лезвия между пальцами. И крови с рук его не текло.

– Я, впрочем, питаю надежду… – ухмыльнулся Сиб.

– Сгинь, Сибасур! – проорал Ванада.

– Как вам угодно, – ухмылка стала ещё более гадостной.

Миг – и только тёмная дымка змеилась над горой, скатилась вниз, в бездну, сливаясь с ночной мглой.

– Но я ещё вернусь! – долетело откуда-то снизу.

– Кизяк протухший! – сердито выдохнул воин.

– С интересом на вашу невесту посмотрю! – бодро донеслось из нутра бездны. – Обещанная богами должна быть несказанно прекрасной, ещё прекраснее голубого лотоса.

***

Распахнув глаза, резко села. И взвыла от боли в спине и животе.

– Сильно болит? – тут же спросили откуда-то поодаль.

Близ порога сидел Мохан.

– Как ты? – спросил младший жених участливо.

Устало лицо растёрла. Больно было – и по лицу Яш бил – но боль только отдаляла меня от холодного склона гор и жуткого взгляда янтарных глаз с узким зрачком, да ещё и горящих жёлтым светом. Этот Сиб… он и при жизни-то был нестерпимо наглым и безумным! А уж во сне…

– Тебе плохо? – музыкант испуганно вскочил.

– Просто сон, – вздохнула. – Просто кошмарный сон.

А он зачем-то направился на улицу. Единственный, кто рядом и кому я сколько-то доверяла, но уходит? А мне ещё ярче вспоминается кошмар. И так страшно остаться одной!

Но задержать Мохана не посмела. Легла, обнимая плечи.

***

Иша медленно поднялась, сжимая рукоять меча. Растрёпанные, спутанные волосы почти закрывали её лицо. По щеке кровавая струя сползала, будто слеза кровавая из её глаз.

Она не сразу смогла сесть, смотря куда-то перед собою из-за волос. И взгляд её был ужасным. Лицо, искаженное ненавистью.

Хоть и не сразу, но поднялась на дрожащих ногах – и в разорванный край грязной юбки стало видно исцарапанное до крови колено. Она медленно подняла руки, сжимая рукоять меча обоими ладонями. Медленно подняла меч. И замахнулась. И закричала страшно, бросаясь вперёд…

***

Закричала, уворачиваясь. Но в лицо вместо лезвия почему-то ткнулось что-то влажное и мягкое. Сладкое…

Потом я растерянно поняла, что всё ещё нахожусь в доме родителей. И в лицо мне утыкается сочный кусок манго. Между носом и ртом как раз. Свежий, ножом отрезанный от толстой лохматой косточки, с отрезанной твёрдой коркой. Который, кстати, держал взволнованный Мохан.

– Поешь, – сказал тот серьёзно. – Я не уверен, что манго убирает кошмары. Но, может, ты голодная?

Села, поморщившись. Послушно съела кусочек манго из его рук. Он, повернувшись, притянул к себе банановый лист, с другими кусочками, отрезанными небольшими полосками и уже без кожуры. И осторожно мне на колени банановый лист положил, меня не коснувшись. Молча смотрел, как я ела второй и третий кусок.

По моим щекам слёзы катились. Было так страшно, когда во сне Иша бросилась на меня с мечом! Хотя она не могла. Она же любит меня! Да и драться с оружием не умеет совсем. Она же дочь вайшьи! Но… этот злобный взгляд её и этой крик…

Меня передёрнуло.

– Воды принести? – предложил юноша. – Не знаю, эта женщина приносила ли сегодня воды? Может, она не ждала, что ты сегодня очнёшься.

– Я так долго спала?

– Третий день уже, – вздохнул музыкант. – Я так напугался! Думал, ты умерла из-за моей музыки. А мне хотелось, чтобы она только украсила тебе жизнь.

Бедный. Грустно ему, должно быть, было. А я… кажется, я танцевала, когда он играл на вине? Или то было во сне?..

Но он сказал, что всё наяву было. Значит, я так увлеклась его игрой, что поднялась и пошла танцевать! И до того самозабвенно и исступлённо танцевала, что совсем уже лишилась сил. И долго в себя не приходила.

– Прости, – грустно сказал Мохан, – я не хотел тебя мучить.

– Ничего, – натянуто улыбнулась, – мне просто приснился плохой сон. Они неприятные, эти плохие сны, верно?

– Верно, – согласился он.

Мы какое-то время молчали. Странно было вот так рядом сидеть и молчать. И страшно: он всё-таки мужчина. И мы не женаты ещё. Но он не уходил: то ли волновался за меня, то ли просто хотел быть рядом. Меня это напрягало. Но кусочки манго всё-таки закончились. Двух даже или трёх плодов. Но не бесконечные.

– Перцем отгоняют кошмары, – сказала я, чтобы нарушить неловкое молчание.

– Ах, да, перцем! – радостно вскричал мой жених и убежал совсем.

А потом уже вошла жена отшельника, неся сухие стручки красного перца. Мохан шёл за ней. И молча переминался у выхода, пока Сарала проводила обряд защиты от дурного сглаза, обводя меня перцем. И принёс лепёшек из коровьего навоза и соломы сам, руками, чтобы Сарала могла печь растопить и скинуть перец в огонь.

И почему-то потом я спала совсем спокойно, вообще без снов.

Пять дней прошло, пока я не смогла снова ходить спокойно, пока не окрепла хоть чуть-чуть. Одна из соседок, та самая жена отшельника, заботливо ухаживала за мной. Я удивлялась, почему Сарала вдруг так изменилась ко мне, но спрашивать не осмеливалась. Да и Сарала ничего о том не говорила. Но приносила и степенно растирала лечебные травы, готовила еду первые два дня, пока мне было совсем тяжело вставать. Потом я стала просить её дать мне самой готовить. И обычно она соглашалась. Хотя за водой мы ходили вместе. Как будто она боялась, что я сама не донесу потяжелевший наполненный кувшин.

Дядя и братья-музыканты договаривались о свадебных обрядах и ходили покупать всё необходимое. Сарала бодро рассказывала, как они нашли музыкантов, как закупили все шестнадцать предметов, необходимых для облачения невесты, как ходили за священником, который обряд главный проведёт. И в соседней деревне успели сыграть на свадьбе и что-то там даже заработали. Хотя им самим для своей свадьбы музыкантов искать было тяжелей. Да и непривычно, наверное. Но я, впрочем, не расспрашивала, да и они сами о том не рассказывали.

Она считала, видимо, что для меня счастье – стать женой этим музыкантам. Да, собственно, никто больше и не хотел брать меня в жёны. А участь нищенки или женщины, продающей тело всем подряд за деньги, всем нужной и совсем никому не нужной одновременно, меня пугала. Лучше хоть как-то замуж, чем совсем остаться одной. И я притворялась, будто с интересом слушаю, как идёт подготовка к свадебным обрядам.