Лукреция Борджиа - Сара Брэдфорд

В начале августа Эрколе написал записку человеку, который, возможно, сыграл главную роль в его решении и чьей враждебности он очень боялся — Чезаре Борджиа: «Ваша Светлость, должно быть, слышали, что мы решили заключить брак между почтенной мадонной Лукрецией, сестрой Вашей Светлости, и почтенным доном Альфонсо, нашим первенцем…»К такому решению он пришел из глубокого уважения к папе и добродетелям Лукреции, но «более всего из любви и почтения к Вашей Светлости…»

Теперь Борджиа были уверены в своей победе. Брачный договор был подписан в Ватикане 26 августа, и Александр собственной рукой вписал туда условия. Брачный союз был заключен ad verbapresente[28] в палаццо Бельфьор 1 сентября. 5 сентября Эрколе направил Каваллери письмо, в котором изложил, в чем состоит приданое Лукреции: 100 тысяч дукатов наличными плюс замки и земли Ченто и Пьеве с годовым доходом около 3 тысяч дукатов. Ввиду того, что замки являлись частью епархии Болоньи, их нельзя было передать немедленно, а потому Чезаре отдал в залог свои замки в Фаэнце, пока сделка не завершится окончательно. Любая недостача дохода должна быть восполнена папой — неудивительны слова Александра по этому поводу: герцог Феррары «торгуется, как лавочник». Кроме всего вышесказанного, папа снизил налог, который Эрколе до сих пор платил за Феррару. Налог этот понизился с 4500 дукатов до 100 дукатов в год. Мысленно потирая руки, Эрколе сказал Каваллери, что общую сумму сделки он оценивает в 400 тысяч дукатов.

Тем не менее Эрколе хотелось, чтобы все понимали: только желание услужить королю Франции и сохранить хорошие отношения с папой побудили его «снизойти до столь неравного брака». Так он 5 сентября и написал Каваллери. Из-за преданности королю Франции, добавил герцог, противостоял он сердитой оппозиции императора, не желавшего этого брака. Он подчеркнул, что причиной, побудившей его подписать брачный договор, было главным образом желание французского короля. В письме, написанном позже, Эрколе признал, что сыграл свою роль и страх перед Борджиа: «…отказавшись, мы превратились бы в главного врага Его Святейшества, к тому же наше государство граничит с обширными владениями герцога Романьи [Чезаре]. Можно не сомневаться, что Его Святейшество смог бы нанести нам огромный урон…»

Написал он любезное, хотя и лукавое письмо Лукреции, в котором заявил об окончании переговоров относительно предстоящего брака: «Мы весьма довольны, потому что с первого взгляда полюбили вас за исключительные ваши добродетели. К тому же мы с глубоким уважением относимся к Святому Отцу и заверяем вас как сестру достойнейшего герцога Романьи, что теперь и он стал нам дорогим братом. Мы любим вас как свою дорогую дочь, надеемся, что благодаря вам продлится наш род. Сделаем все, чтобы вы были с нами как можно скорее…»

Можно не сомневаться, Лукреция понимала настроение человека, это письмо написавшего. Она не могла не знать о трудностях, которые стояли перед отцом и братом, выбивавшими согласие на брак у сопротивлявшегося изо всех сил герцога. В июле отец доверил ей вести дела в Ватикане, пока сам осматривал Сермонету и земли, отнятые недавно у Каэтани. В это лето он экспроприировал также земли других римских баронов: Колонны, Савелли и Эстувиль. Бурхард свидетельствует: «Прежде чем Его Святейшество, господин наш, покинул город, он передал дворец и все свои дела дочери Лукреции, поручил ей открывать всю приходящую на его имя корреспонденцию…»На этот раз она уже была не пешкой в игре, затеянной отцом и братом, а заинтересованным и активным участником переговоров о предполагаемом браке. Это подтвердил и сам Эрколе в постскриптуме к письму, которое написал ей 2 сентября: «Госпожа Лукреция! Касательно вопроса о Вашем приданом… одна статья в договоре передана была Вам, чтобы вы и ваш брат, почтенный герцог Романьи, ознакомились с нею и вынесли решение. Просим Вашу Светлость не торопиться с заявлением, пока вы не обсудите ее с нашими представителями, которые в настоящее время к вам направляются».

Историк Гвиччардини — к друзьям Борджиа его не отнесешь — вынес свой вердикт относительно этого брака:

Хотя брак этот совершенно недостоин рода Эсте, до сих пор заключавшего самые благородные союзы, и тем более недостоин, потому что Лукреция — внебрачный ребенок и женщина с запятнанной репутацией. Эрколе и Альфонсо согласились на этот брак, поскольку французский король, желавший потрафить папе, оказывал на них сильное давление. Кроме того, ими двигало желание обезопасить себя, чему способствовали военная мощь и амбиции герцога Валентинуа (если при вероломстве последнего на это можно было рассчитывать). Валентинуа представляет собой сейчас влиятельную фигуру — деньги, авторитет папы и милости от французского короля. Он наводит страх на большую часть Италии, и всем известно, что алчность его не знает предела.

О браке Лукреции в Риме узнали 4 сентября «примерно в час вечерни». Отметили это событие выстрелом пушки из замка Святого Ангела. На следующий день Лукреция в платье из золотистой парчи, украшенном витым золотым шнуром, ехала из дворца Санта-Мария-ин-Портико в церковь Санта-Мария-дель-Пополо в сопровождении трехсот всадников. Перед ней шествовали четыре епископа, а заключала процессию большая свита новобрачной. «В тот же день, — свидетельствовал Бурхард, — с начала ужина и до третьего часа ночи звонил большой колокол Капитолия, по всему городу зажгли огни и маяки, самый большой огонь горел на башнях замка Святого Ангела и Капитолии. Все веселились и радовались. На следующий день две придворные актрисы, которым Лукреция подарила свое золотое платье, стоившее 300 дукатов, и другую одежду, шли по городу, выкрикивая: «Да здравствует самая знаменитая герцогиня Феррары! Да здравствует папа Александр!»

15 сентября Чезаре вернулся из Неаполитанской Кампании, и на следующий день семья Борджиа принялась праздновать радостное событие по-настоящему. Флорентийский посол Франческо Пепи сообщил 17-го сентября: «Хотя и вчера и сегодня я ходил во дворец повидаться с папой, аудиенции он никому не дал, потому что накануне весь день был занят: отмечал предстоящее бракосочетание мадонны Лукреции. Гремела музыка, все пели и танцевали…» Александру чрезвычайно нравилось смотреть на танцующих красавиц, и в особенности на свою дочь. Как-то раз он пригласил к себе послов из Феррары, чтобы те взглянули на нее, и пошутил: «Пусть, мол, убедятся, что герцогиня не хромая». И Чезаре, и Лукреция утомились от нескончаемых увеселений, организуемых их неуемным отцом. 23 сентября Джерардо Сарацени, феррарский посол, сообщил, что Чезаре принял их полностью одетым, однако при этом лежал на кровати: «Я боялся, что он заболел: накануне вечером он танцевал без передышки. Сегодня вечером во дворце понтифика ему опять придется выплясывать, ведь в честь высокочтимой герцогини (Лукреции) устраивают званый ужин». Спустя два дня он же написал о Лукреции: «Сиятельная госпожа по-прежнему недомогает, она крайне утомлена… Его Святейшество скоро уедет, и отдых пойдет ей на пользу, ну а покуда она в папском дворце, танцевать ей приходится до двух-трех часов ночи, и это страшно ее измучило». Лукреция, похоже, унаследовала от отца способность быстро восстанавливать духовную энергию, а вот физической крепости ей недоставало: здоровьем она похвастаться не могла. Александр же не уставал никогда. Как-то раз понтифик сильно простудился, к тому же ему вырвали зуб, однако он заявил послу из Феррары: «Если бы здесь был герцог (Эрколе], то даже с подвязанной щекой я пригласил бы его поохотиться на кабана».