Лукреция Борджиа - Сара Брэдфорд

Александр никогда не упускал возможности указать феррарским послам на достоинства Лукреции. Когда они пожаловались, что не смогли добиться аудиенции у Чезаре, папа им посочувствовал и сказал, что Чезаре однажды в течение двух месяцев заставлял послов из Римини дожидаться аудиенции. «Он сокрушенно заметил, что [герцог] превратил ночь в день, а день — в ночь. В общем, ведет себя так, что понтифик уже сомневается, сохранит ли сын после смерти отца все то, что отвоевано. А вот благоразумная герцогиня Лукреция, напротив, всегда охотно принимает людей. Он похвалил ее за то, как она управляет Сполето, за то, что умеет найти путь к его сердцу, и все вопросы, которые она с ним обсуждает, решаются в ее пользу…» В другой раз восхитился ее красотой и благоразумием и сравнил дочь с герцогиней Урбино и маркизой Мантуи, обе эти женщины прославились умом и просвещенностью.

Как бы пристально ни наблюдали четверо феррарских послов в Риме за жизнью Лукреции, тем не менее ни один из них не упомянул о необычном эпизоде, рассказанном Бурхардом, об оргии, которая, по его словам, произошла в Ватикане 30 октября, через пять дней после возвращения папы и Чезаре из инспекционной поездки в Чивита-Кастеддана.

То, что Чезаре давал званый ужин в Ватикане, подтверждено другим источником, флорентийским послом Пепи. 4 ноября он сообщил, что папа не посетил мессу в базилике Святого Петра, из-за недомогания не было его и в День Всех Святых, и в День поминовения усопших. Дело в том, добавил он в шифрованном тексте, что «сказалось на нем празднество, устроенное им в Ватикане в канун праздника Всех Святых: герцог привел во дворец певцов, куртизанок, и всю ночь они предавались удовольствиям, танцевали и веселились…» Из двух рассказов об «ужине с каштанами» повествование Пепи выглядит более похожим на правду. Куртизанки высшего разряда, такие как Фьямметта, были неотъемлемой частью веселого дружеского ужина в Риме в начале XVI века. Присутствовала ли на нем Лукреция, Пени достоверно не знает. С другой стороны, она была истинной Борджиа, а потому такое зрелище ее вряд ли бы шокировало. А пировать она любила, ей нравилось танцевать и петь, и феррарские послы, рассказывая об утомленном виде герцогини после затянувшегося празднества у Александра, это косвенно подтверждают. Жареные каштаны — традиционное осеннее угощение, а что до наготы и сексуального соревнования, то единственным свидетелем тому был Бурхард. Смотрел, должно быть, одним глазом в замочную скважину, а другим — в историю. Через две недели Бурхарду посчастливилось описать другой «инцидент», снова сильно приправленный эротизмом. Падает тень при этом и на Лукрецию.

Хотя Бурхард описывает этот эпизод с явным неодобрением, большинство людей того времени обладало приземленным чувством юмора, а потому вышеописанную сцену они. скорее всего, нашли бы забавной. Более жесткий вариант этой истории читаем у Матараццо из Перуджи, хрониста, чьи кровожадные хозяева, Бальони, имели все причины ненавидеть Борджиа: «И словно бы всего этого было ещё недостаточно [папа], вернувшись в зал, погасил огни, и все находившиеся в помещении — женщины и мужчины — скинули одежды, и началась безумная оргия».

Примерно к этому же времени относится еще один злобный выпад против Борджиа. Истоки его, скорее всего, в Венеции, где укрылось несколько врагов Чезаре. Речь идет о ходившем по рукам письме, адресованном Сильвио Савелли. одному из сосланных римских баронов. В письме говорилось, что все Борджиа «хуже скифов, коварнее карфагенян и жестокостью превосходят Калигулу и Нерона», выдвигались против семьи понтифика обвинения во всех преступлениях, явных и неявных, включая убийство Бисельи и Перотто, а также в инцесте. «Ужин с каштанами», описанный Бурхардом, и жеребцы также не были забыты (то ли анонимный автор почерпнул эти сведения у Бурхарда, то ли Бурхард сам ими воспользовался для оживления своей книги, об этом можно лишь гадать). Слова, описывающие нравы Александра и Чезаре, отличались особой язвительностью:

Примечательна реакция Александра — сия злобная диатриба вызвала у него смех, и когда Сильвио Савелли годом позже приехал к нему в Рим, он встретил его с исключительным гостеприимством. Чезаре, в отличие от отца, не столь легко относился к оскорблениям. В первую неделю декабря, вскоре после публикации письма, по городу ходил человек в маске и распускал скандальные слухи о Валентинуа. Человек этот по приказу Чезаре был арестован и заточен в тюрьму. Там ему отрезали правую кисть и часть языка. Руку эту со свешивавшимся с мизинца языком выставили в окно. Александру нравилось сравнивать собственную толерантность с мстительностью сына: «Герцог, — говорил он Бельтрандо Костабили, — человек с добрым сердцем, однако терпеть не может оскорблений… я бы с легкостью мог сделать вице-канцлером [Асканио Сфорца] и убить кардинала Джулиано делла Ровере, но я не хочу никому вредить…» Любопытное замечание в устах папы.

В связи со всеми этими рассказами феррарский посол Джанлука Поцци почувствовал себя обязанным уверить Эрколе д'Эсте в добродетели его будущей невестки: «Мадонна Лукреция в высшей степени умна и прекрасна, а также исключительно любезна. Она скромна, у нее нежное сердце и прекрасные манеры. Более того, она истинная, богобоязненная христианка. Завтра она идет на исповедь и во время рождественской недели примет причастие. Она очень красива, однако ее очаровательные манеры поражают еще больше. Короче, характер ее таков, что невозможно обнаружить в ней и следа греховности…»