Каждый вдох и выдох равен Моне Лизе - Светлана Дорошева

Она светилась как ребенок, выдавший правильный ответ на олимпиаде. Я аж растерялась.

Поэтесса тем временем вскочила и с жестом «ща, погоди!» стала рыться в ящиках у стены. Вернулась с комиксом – из тех старых книжиц форматом с открытку, что продавались на местном блошином рынке – и торжественно протянула мне его двумя руками, как подношение. Я взяла его так же благоговейно.

На картинках скакали красноармейцы с шашками наголо и выкрикивали что-то на китайском в баблах. Доктор, похожий на Чехова, перевязывал раненых. Юноша в буденовке хмуро смотрел на фифу в бусах. Они стояли на мостике под цветущими вишнями, словно не зная, как оказались в сценке из придворной китайской поэзии вместо положенных им судьбой ужасов двадцатого века. Юноша хмурился. На лице расфуфыренной барышни было то выражение дерзкого неповиновения, что бывает от непроглоченной обиды. Они не смотрели друг на друга.

– Он что, бросает ее? – спросила я у Поэтессы.

– Да… Ты что, не читала?!

– Но тут же все на китайском…

– Это «Как закалялась сталь». Я думала, ты поняла!

Это впечатляло. Когда я училась в школе, этой книжки уже не было в списке обязательной литературы, так что я и правда не читала. А вот Поэтесса еще ребенком сохла по Пашке Корчагину (она называла его Пол) из этого самого комикса. Нарисован он был и вправду что надо. Потом она чуть ли не наизусть выучила полный роман, когда они проходили его в школе. «Сейчас я гендерфлюид, но лет до шестнадцати Пол был моей главной эротической фантазией!» – доверилась она мне. Я расплатилась с ней откровением о том, что была влюблена в Овода, после чего мы уржались, пытаясь определить гендерную идентичность, основанную на подростковой тяге к революционерам.

Я не узнавала ее. До этого я ни разу не видела ее такой живой, легкомысленной и дружелюбной. А потому, когда я случайно наткнулась на комикс про Овода во дворе конфуцианского храма, сразу же ринулась к ней убедиться, что не ошиблась, и это действительно оно – манга про итальянского революционера-романтика на китайском!

Но Поэтесса оказалась воистину переменчивым человеком. На сей раз она снова была в образе мрачной кариатиды из склепа: мертвенно-бледна и серьезна, а от моего «Глянь! Если бы моем детстве кто-нибудь так изобразил Овода, он бы тоже являлся мне во влажных снах!» у нее на лице нарисовалась такая вежливая настороженность, что смех умер у меня внутри на полпути ко рту.

Мы поговорили еще несколько минут «о как-делах и погоде», и каждая минута умирала в муках. Потом она сослалась на работу, а я снова стала перебирать внутреннюю картотеку своих возможных оплошностей. Что на этот раз?

В последнее время мы почти не общались. Она была плотно занята – много заказов на тигров от галерейных гифтшопов, плюс выставка, плюс ее приглашали еще в чем-то поучаствовать… Дружить я уже опасалась, но, застав как-то ее «милую ипостась», все же спросила, не обидела ли я ее чем-нибудь? Она сослалась на рассеянность и «лицевой аутизм» («Я не умею скрывать своих реакций и настроений. У меня лицевой аутизм, не обращай внимания!»).

Ладно.

* * *

А в опустевшую студию Мини Маус въехал новый художник из Италии, которого уже успели прозвать Невидимкой. Во-первых, он занимался «невидимым искусством», а во-вторых, его самого тоже никто не видел.

По слухам из общей кухни, в первый же день в Шанхае у него случился то ли приступ агорафобии из-за толпы, то ли паническая атака от смога и шума, после чего он заперся у себя в студии и не появлялся уже третью неделю. Еду ему оставляли под дверью. И она исчезала, что типа было доказательством того, что он там есть, потому что в остальном из студии не доносилось ни звука – ни днем, ни ночью.

По тем же сводкам из кухни, даже Невидимка уже обсуждал некий свой невидимый проект с одной из местных галерей. Это было смутно оскорбительным: художник, приехавший позже меня и ни разу не покидавший резиденции, – и тот умудрился организовать себе выставку, а я… я даже еще проект не придумала.

Нет, понятно – для невидимого искусства много времени не нужно, но поражало, как он это… ну в смысле, чисто организационно – надо же было навести мосты с галереей, очаровать собою, заинтересовать проектом? Как он провернул такое, ни разу не покинув студии?

– Это и есть ключ, – снисходительно улыбнулся Хесус на мое изумление за завтраком. – Загадка притягательна. Невидимое искусство от незримого художника, сраженного неизвестным недугом в застенках ультрасовременного истероидного мегаполиса… Такие вещи напрочь лишают кураторов воли. Чистый криптонит.

– Ну да… А что там за невидимое искусство? – поинтересовалась я.

– Вот видишь, ты уже заинтригована! – обрадовался Леон.

– Ну да… Но все-таки? Что это? Вот просто ничего? Кто-нибудь видел хоть один его проект?

– Нет, конечно. Это же невидимое искусство, – терпеливо разъяснял Хесус между ломтиками дыни. – Весь смысл в том, что его нельзя увидеть.

– Ну да…

Ладно.

* * *

Я спустилась на второй этаж, где располагалась стена почета со всеми художниками резиденции, и разыскала там по датам Невидимку. На фото он стоял спиной к зрителю и рассматривал белую стену перед собой. Я выписала его имя и вернулась к себе гуглить.

Ни его работ, ни каких-либо упоминаний о таком художнике я не нашла. В сети были только его тезки, среди которых почему-то было много юристов по вопросам интеллектуальной собственности.

Зато я обнаружила целый Музей невидимого искусства! Посмотреть, конечно, ничего не удалось, тут Хесус был прав. Музей был совершенно пуст. Однако, на сайте были вывешены «Заповеди создания Невидимого искусства»:

1. Не преумножай банального.

2. Не засоряй мир искусством.

3. Что не создано – прекрасно.

4. Что не сделано – ценно.

5. Выведи на рынок ничто, и рынок придаст ему ценность.

6. Продай рынку пустоту, ибо деньги банальны, пока не потрачены.

7. Напои рынок страданием, ибо тратить больно.

8. Сделай рынок прекрасным, ибо ничто не прекрасно без боли.

9. Расширяй мир вне глаз.

10. Вызови к жизни фосфены, что остались от крушения плота Медузы, и продай их.

Когда сделаешь это, станешь одним из нас.

Я погуглила загадочные фосфены. Галлюциногенные пятна и «летающие мушки», которые появляются, если сильно надавить на веки. Значит, надо вызвать у себя фосфены и продать их, наводнив рынок пустотой и изысканным трауром по небанально потраченным деньгам…

Соблазн, конечно. Как жаль, что эта ниша в резиденции уже занята! Не можем же мы вдвоем с Невидимкой?.. И потом, это,