Где болит? Что интерн делал дальше - Макс Пембертон

Я помню, как в последний день думал, какое глубокое влияние оказали на меня люди, с которыми мне выдалось поработать, и был полон решимости поддерживать отношения с ними. Однако, хоть мы и начинали понимать, что значит работать врачом, никто еще себе не представлял, насколько сильно профессия станет сказываться на нашей жизни. Медицина устроена так, что еще несколько лет после выпуска, когда ты выбрал специализацию, приходится кочевать из больницы в больницу каждые полгода или год, набираясь опыта, который в дальнейшем позволит тебе стать консультантом. Мы были кем-то вроде «Маленького бродяги», вот только его никто не бил, когда он пытался помочь.

В каком-то смысле постоянная смена обстановки и новые задачи очень вдохновляли, но одновременно и расстраивали: стоило привыкнуть к одному месту, как контракт заканчивался и надо было уходить. Поддерживать связь со знакомыми, когда работаешь круглые сутки, становилось все труднее. Однако Льюис стоил того. Во время учебы мы с ним особенно не общались, но в интернатуре он показал себя отличным парнем, и я рад был работать вместе с ним. С тех пор он, как и все мы, с головой погрузился в дела. Льюис собирался стать семейным врачом: он уже отработал обязательные полгода в акушерстве и гинекологии, а теперь перешел в педиатрию. Они съехались с доктором Палаши – или Марком, как нам теперь следовало его называть, – консультантом отделения радиологии из больницы, где мы проходили интернатуру. Поначалу он показался нам чересчур заносчивым, но к концу года мы уже вместе курили за мусорными баками возле корпуса скорой помощи. Он по-прежнему работал в той же больнице, и от него, через Льюиса, мы узнавали, как живут наши старые знакомые.

Любимчик Домохозяек, хирург-консультант, в которого влюбилась Руби, разошелся с женой после того, как Руби ей рассказала о его изменах, но по-прежнему изображал из себя Казанову и крутил роман с медсестрой. И со специалисткой по физиотерапии. И с секретаршей одного из отделений. Мистер Баттеруорт, мой бывший консультант, так и не усвоил светских манер, но недавно был замечен на балете со своей помощницей Труди. Интересно, она его потом угостила своим фирменным пирожным с марципаном? Старая Кошелка, врач-резидент, должна была вот-вот стать консультантом, а Дэниел, ординатор, бросил медицину и работал в фармацевтической компании. Максина, секретарь отделения радиологии, славившаяся своим талантом отыскивать потерянные рентгеновские снимки за батареями, осваивала компьютерные технологии, а по вечерам посещала археологические курсы. Жизнь в больнице текла своим чередом.

По предложению Льюиса мы встретились в баре, выпили и пошли по клубам. Такая возможность выдавалась нечасто, но на следующий день было воскресенье, и никто из нас не работал, так что мы решили по-настоящему оторваться. Мы уже прилично накачались спиртным, музыка гремела как бешеная, и тут Флора выступила с идеей, которая в конце концов и испортила все веселье.

– Как насчет Э? – крикнула она, когда мы отплясывали на танцполе.

Ни я, ни Руби никогда не пробовали наркотиков. Флора пару раз курила марихуану, но этим вряд ли кого-нибудь шокируешь. В наше время это что-то вроде обязательного условия для кандидатов в парламент.

До начала моей новой работы я резко возражал против любых наркотиков, и не потому, что считал их по определению вредными или опасными, – давайте не будем забывать, что я пью и курю, – а из протеста против лицемерия британского среднего класса, который покупает их у представителей криминального мира, но сильно возмущается, когда этот самый мир вторгается в его собственную жизнь. Менять своего мнения я не собирался, но сейчас, в клубе, вдруг испытал укол любопытства. На работе я имел дело с людьми, принимающими наркотики, но даже не знал, что это такое на самом деле. Конечно, экстази далеко до крэка или героина, но мне хотелось понять, не воздерживаюсь ли я от наркотиков из чистого страха: страха того, что может случиться, страха быстро приобрести зависимость или попасть в неприятности. Мне не нравилось думать, что я могу чего-то бояться. Я отказывался от наркотиков, не зная, от чего отказываюсь. Может, лучше было бы принять информированное решение? Небо не рухнет на землю, если я проглочу одну маленькую таблетку. Я колебался. Во многих смыслах экстази безопасней, чем алкоголь или сигареты…

Руби пожала плечами.

– Мне и так хорошо! Я не буду! – ответила она, перекрикивая музыку.

Я знал, что Льюис тоже откажется, – это было совсем не в его стиле. Глядя на Флору, я помотал головой, но вскоре об этом пожалел.

Полтора часа спустя мы с Руби вышли на перекур. Она заставила меня выпить несколько коктейлей с текилой – Руби всегда так делала, – и теперь я ощутил их эффект. Флора вынырнула откуда-то из туалетов.

– Мы идем курить. Ты с нами? – позвал ее я. Выглядела она как-то странно.

– Мне нехорошо, – пробормотала она, – тело онемело, а правая сторона вообще не движется.

Руки у Флоры тряслись.

– Можешь танцевать по кругу, – расхохоталась Руби.

Флора вышла с нами на улицу; музыка туда не доносилась, и теперь мы действительно заметили, что с ней что-то не так. Она продолжала жаловаться на онемение и не могла шевелить правой стороной.

Тогда-то Руби и сказала, что ее мог хватить удар.

– Давай, – подбодрила она меня, пытаясь сфокусироваться, – мы же врачи, что надо делать?

Но придумать что-то, выпив такое количество алкоголя, что хватило бы на собственный отдельный бар, оказалось совсем непросто.

Внезапно я услышал, как кто-то еще жалуется на те же симптомы. Определенно дело было в таблетке, которую она приняла, но МДМА, химическое вещество экастази, не вызывает онемения и отказа конечностей.

Флору уложили на каталку скорой помощи.

– Мы не можем ее оставить, – сказал Льюис, и мы решили, что веселью на сегодня конец.

Странные симптомы у Флоры сохранялись еще несколько часов, хотя в скорой ей поставили капельницу. Когда мы протрезвели, медики рассказали нам, что в тот вечер к ним привезли еще несколько пациентов с точно такими же жалобами. Они предполагали, что дело в веществе, с которым смешали наркотик, но не могли точно его определить. У меня в голове, однако, вертелась мысль: что-то подобное я уже слышал, вот только не помнил где.

И только на следующее утро, страдая от похмелья за кухонным столом, я вдруг сообразил: Флора описывала типичный «экстрапирамидальный побочный эффект». Связан он был отнюдь не с Древним Египтом, а с антипсихотическими лекарствами. Таблетка, которую она приняла вместе с экстази, содержала вещество, используемое для лечения шизофрении: к числу его побочных эффектов относились тремор, замедленные движения и онемение. Именно из-за них большинство моих пациентов отказывались принимать это средство, а Флора проглотила его совершенно добровольно, веселья ради. Я бросился по лестнице наверх, чтобы ей рассказать.

Флора сидела у себя в постели.

– Чувствую себя кошмарно, – сказала она.

Я поведал ей свою теорию.