Три цвета любви - Олег Рой

* * *

Первая Лелина мысль была глупая — «где я?» Она и сама понимала, что глупо: во всех книжках и кино герой, приходящий в себя после… ну, например, аварии, спрашивает именно это: «где я?» Хотя какая разница? Но почему-то подумалось именно так: «где я?»

Через полуприкрытые ресницы Леля оглядела свою спальню и тут же сомкнула веки поплотнее. Вторая мысль была почти квинтэссенцией отчаяния: ничего не получилось! Она так хотела уйти… к Леньке, к Джою! Зачем, зачем ее спасли?!

Напрасно она перед тем, как залезть в Ленькин сейф за таблетками, пыталась дозвониться Мике. Конечно, та, увидев неотвеченные вызовы, забеспокоилась, подняла тревогу…

— Открывай глаза! Я вижу, что у тебя ресницы дрожат, значит, проснулась.

Ульяна! Ну зачем, зачем еще и это?!

— Открывай глаза! — настаивал голос дочери. — Надо вот это выпить, потом можешь дальше спать. И, чтобы закрыть тему… Постарайся больше так не делать. Пожалуйста. У меня чуть сердце не разорвалось, когда Дим позвонил. Без папы всем плохо, а ты решила, что круглыми сиротами нам лучше будет? Если на тебя опять отчаяние накатит, вспомни про меня и Платошку. Нехорошо своих детей бросать… — Ульяна шмыгнула носом. — Ладно, все. Я сказала, ты услышала. Достаточно. Давай лекарство пить.

Стыд накрыл Лелю тяжелой холодной волной. Как будто десять лет назад она не бросилась без раздумий отнимать у хулиганов маленького Джоя, а — испугалась. Отвела глаза в сторону, проехала мимо. Сбежала малодушно. Ведь сейчас она попыталась… именно сбежать. Торопилась воссоединиться с Ленькой? Вранье. Она пыталась сбежать не к — от. От выматывающей боли, от тянущей тоски, от неумения жить без него. Даже не задумалась, что дети — ее дети, которых она должна защищать и беречь, пусть те и взрослые уже! — совсем недавно потеряли отца. И каково им было бы остаться еще и без матери?!

Жизнь без Леньки показалась пустой и бессмысленной? С ним было легко, приятно и увлекательно? Ну так заплати за это счастливое время годами труда. Не ради куска хлеба — ради спокойствия тех, кто рядом с тобой. Чтобы не они о тебе заботились — а ты о них. И, кстати, мамуля, которая, как ни крути, стареет. С ней трудно. Но она тебя вырастила. А ты и ее — бросила.

Стыдно.

Саднящая дыра в груди, оставшаяся после Леньки, теперь полыхала жарким, невыносимым адом. Как смотреть в глаза окружающим? Думала, что «та» боль — невыносима? Попробуй теперь в комплекте со стыдом! Таблетки? Сейчас Лелю уже не заботило, насколько легкой окажется смерть — да какой угодно, лишь бы адское пламя перестало выжигать внутренности! Веревка, шаг из окна — что угодно!

Вот только ни к веревке, ни к окну ее не подпустят… Не дадут уйти. Так жаль…

И в то же время… Тело, которое она пыталась убить, предъявляло свои требования — настойчивые, не имеющие никакого отношения к смерти. Тело желало попить, сходить в туалет, помыться и даже, несмотря на саднящую боль в горле, поесть.

Дим являлся каждый день. Загонял Лелю в их маленький «спортзал», глядел сурово, как она влезает на велотренажер, включал на большой, в полстены, «плазме» то горную дорогу, то полосу песка вдоль серо-зеленого прибоя, то лесную тропинку, усаживался на второй агрегат и говорил «поехали». Еще и подгонял время от времени:

— Не останавливайся, упадешь. Не гони, но и не тормози. Давай еще немного. Дыши свободнее, не пали легкие. Размереннее, размереннее…

Первоначальные двадцать минут быстро превратились в полчаса, потом в сорок минут, потом в час. Дим не разрешал останавливаться, пока с Лели не начинал лить второй пот. А то и третий. Потом гнал в душ. Сам настраивал режим кабинки на самые жесткие струи — со всех сторон! — и заставлял терпеть не меньше пяти минут. Леля возмущалась:

— Ты бы вышел хоть, я все-таки голая.

Но Дим только хмыкал:

— Можно подумать, я увижу что-то принципиально новое. Ты забыла, какая у меня работа?

Да уж, мысленно усмехалась Леля, в его заведение не просто так дамы ломятся. У Дима не обычный салон красоты, которых на каждом углу по три штуки, а — полный комплекс: модельеры, визажисты, косметологи, массажисты, бог знает кто еще, даже тренеры по культуре речи и движению.

После пытки душевой кабинкой Дим галантно подавал ей «банное» кимоно — нежное, шелковое, струящееся — и вел на кухню. Пить зеленый чай. Даже не кофе, изверг!

Каждый вечер «изверг» выводил Лелю гулять. Не в театр, не в ночной, боже упаси, клуб, не в ресторан — просто гулять.

После прогулки — опять душ, теперь уже в мягком варианте, потом легкий ужин и сон. Удивительно, но спала Леля прекрасно — без подскакиваний ни с того ни с сего, без холодной испарины, без кошмаров. И засыпала без всякого снотворного. Хотя… снотворного она, пожалуй, наелась на всю оставшуюся жизнь.

Два-три раза сопровождающим на этих прогулках выступал Игорь Анатольевич. В отличие от Дима, адвокат в основном молчал. Леля даже сердилась: как будто манекен выгуливает, а не живую женщину. И манекен этот — из тончайшего венецианского стекла! Глядел на Лелю Игорь Анатольевич так испуганно, словно ожидал, что она может рассыпаться не только от неловкого движения, но даже от взгляда. Небось и молчал потому же — берег ее душевный покой, боялся обидеть не тем словом или темой. Заботился! Ужасно скучно.

Дим тратил на нее столько времени, что было совершенно очевидно: мысль про «глаз на нее положил» — вовсе не придумка. Из памяти о погибшем друге он с ней нянчится, как же! Никакое благородство до таких степеней распространяться не может! Тут непременно должны быть личные причины.

Правда, до сих пор Дим никак своих чувств не выказывал. Почему он сдерживался все годы их знакомства — понятно: жена друга — табу. Но сейчас-то мог бы как-то… проявиться… Однако — ничего. На прогулках он бережно поддерживал Лелю под руку (по календарю отсчитывал свои последние дни апрель, но март, похоже, отбывать восвояси не собирался, так что по вечерам регулярно подмораживало), развлекал необязательной болтовней, но не пытался ни привлечь к себе покрепче, ни тем более обнять или поцеловать. И ни на какие чувства не намекал.

Должно быть, думала она, деликатно давал ей время… привыкнуть. К тому, что Леньки больше нет, а он, Дим, здесь, рядом, нежный, заботливый, предупредительный. Недели через две в ней проснулось нетерпение — ну когда, когда уже? Ясно, что она ответит: нет-нет, этого не может быть. И постарается ответить помягче, Дим ведь не виноват, что Леля всю оставшуюся жизнь будет помнить о Леньке. Потом скажет, что Дим — замечательный, что дело не в нем, а в ней… Мягко, бережно. Но ведь для этого нужно, чтоб он хоть какой-то шаг к сближению сделал!

Еще через несколько дней Леля, провоцируя его, поинтересовалась довольно язвительно:

— У тебя в салоне без присмотра все прахом не пойдет?

Дим отмахнулся:

— Нормально все там. Спецы работают, клиентки и клиенты в восторге. Не, всякое бывает, конечно, дело у нас нервное, но ты же не думаешь, что раньше я там круглосуточно сидел? Телефонную связь никто пока не отменил. Да и днем заезжаю — понаблюдать. Или если кто-то готов платить за то, чтобы я сам их имиджем занимался. С чего вдруг такая забота о моих делах?