Кровные оковы - Властимир Невзоров

разговоры, что вот я-то на вилы поднял бы сиятельного сынка, а я-то, да с его дочками бы… и очень редкие из мужиков понимали, что, пока они сидят в своих полях и мельницах, сиятельство вместе с сынком точат мечи и чистят лошадей в дорогу, а дочери сдают будущее приданое, чтобы купить броню для солдат. – Таково наше призвание. Ради мальчишек и степей… уж точно не во имя прекрасных дам, как в этих глупых книжках.

Лоренц вспомнил, как несколько лет назад он стащил сказки Джоанны, своей средней сестрёнки, чтобы узнать, чем девочкам вообще забивают голову. Истории были похожи одна на другую – герой в сияющих доспехах, поднявшийся из грязи своей отвагой и доблестью, получал благословение княжеских дочерей и шёл в бой – с людьми, со зверями и чудовищами, и всегда возвращался невредим. В конце непременно была свадьба и счастливая жизнь, а умирали они в один день. Может, потому сёстры и были такими спокойными сегодня на проводах: думали, что доблестный воин в лице Лоренца, как и герои их сказок, покарает врагов одним взмахом меча, одержит сокрушительную победу и вернётся домой без единой царапины. А смог бы он сам пойти не по призыву фельдмаршала, а во имя той самой прекрасной дамы? Ему вспомнилась Аннет, плачущая у открытого окна в одной сорочке, растрёпанная и обнимающая себя руками. Прознала ведь, что он уезжает… они так давно уже не виделись – с самой свадьбы, кажется. «Я не дам тебе совершить ту же ошибку»… я и не совершу. Теперь уже – нет. Понятие чести внушили ему ещё в младенчестве, и измен жене Лоренц не мог допустить даже в мыслях. Катарина была достойной девушкой, благородной, юной и миловидной. Но на её беду – с теми же русыми косами и веснушками на бледных щеках. Глядя в её глаза, он видел не супругу-дворянку, а оставленную в чужом дворе дочь кузнеца. Не одна, если будет милость Всесветного… он по привычке коснулся рукой сначала переносицы, а потом губ. Как бы ему хотелось, чтобы всё было хорошо. Чтобы он вернулся домой – невредимым, как в этих глупых сказках, жена была здорова, а в колыбели лежал новорожденный наследник управы. Чтобы больше не было никаких сомнений, никаких распрей, никакой борьбы за место.

– Если ехать без остановок, то мы должны быть на месте уже завтра днём, – рассеянно сказал Лоренц, безучастно глядя куда-то вперёд. – Но сегодня впереди будет деревушка, где можно будет встать на привал.

Олаф покачал головой.

– Лошади, верно, и смогут столько идти, а люди? Всё же лучше будет передохнуть. Нам нужно быть в хорошем расположении духа и добром здравии.

– …возможно, – отозвался юноша. – Пусть будет так. Доберёмся к вечеру до Кальгинки, а после продолжим путь поутру. Без нас всё равно ничего не начнут, – он горько усмехнулся. – Передайте это командирам.

Слуга кивнул и, развернувшись, отъехал назад, чтобы переговорить с пятидесятниками. Чем дальше они отъезжали от родного городка, тем тревожней становилось на душе Лоренца. В его голове некстати всплыл день, когда отца привезли с той самой последней охоты. Кто же знал, что последнее ранение ему нанесёт не лихая фратейская сабля, а лошадь, которую он воспитывал с её рождения?.. а для него самого что волею Всесветного уготовано – вернуться домой или пасть в бою?.. Олаф вернулся на своё место; Лоренц вздохнул.

– Если я могу вас успокоить чем-то… – начал было оруженосец. Юноша задумался.

– Нет. Пока нет. Я не хочу слышать ничего о том, что нас ждёт через два дня. Пусть это будут только мои впечатления, а не ваши воспоминания в моей голове, – он усмехнулся. – Я могу говорить с вами открыто?

– Разумеется, господин.

– Как думаете, каков шанс, что, если я не вернусь с этого похода, моя названная матушка действительно попытается продвинуть своего сына выше девочек?

Олаф покачал головой.

– Шанс на это всегда есть, и вы это прекрасно знаете. Его Сиятельство оказал вам медвежью услугу, женившись на матери своего бастарда. Но, признаюсь, Эберт кажется мне скромным и неамбициозным молодым человеком. Вряд ли он годен к управлению.

– Этого-то я и боюсь… – пробормотал Лоренц. – К чему может привести его назначение на роль главы? Он ведь не образован. Насколько я знаю, в детстве его отдали нянькам, и до самой свадьбы родителей он не знал, чей он сын… и какой титул мог бы носить.

– Мне, право, не совсем ясно, к чему вы клоните… – мягко ответил оруженосец. Лоренц выпрямился в седле, взгляд его стал жёстким.

– Буду честен с вами, я часто мечтаю о его смерти. Когда думаю о том, к каким бедам он может привести меня или сестёр… то кажется, что только его похороны могут избавить нашу семью от такой незавидной судьбы. Даже жаль, – как-то едко добавил он, – что он не дворянин, и потому я не могу вызвать его на дуэль, чтобы своими руками вернуть справедливость, отнятую моим батюшкой.

Олаф вздохнул.

– Меня пугают ваши намерения, господин. В нём течёт та же кровь, что и в вас. Нельзя причинять вред родным, вы понимаете это не хуже меня.

– Вы прекрасно знаете, что я всё равно на это не способен, – покачал головой Лоренц, – уж эти-то правила мне внушили ещё в детстве… но будьте уверены – если когда-то передо мной встанет выбор, кого спасать при пожаре – единокровного брата или дворового кобеля, я выберу собаку.

– По долгу службы я всегда буду поддерживать любые ваши решения, – негромко ответил оруженосец, – даже если считаю их неверными. И да, в письмах вашему батюшке об этом разговоре не будет ни слова.

Они молча пересекли небольшую речушку: переход оказался долгим; хлипкий мост опасно скрипел и грозился упасть под весом людей, и пришлось растянуться в длинную вереницу. Олаф поехал замыкающим, и Лоренц с тоской смотрел на сотню мужчин, следовавших за ним. Они вели себя уверенно, держались бодро и расслабленно болтали друг с другом. Если бы хоть кого-то из них приставили к нему для учёбы!.. он снова взглянул на свои пальцы, держащие поводья: они всё ещё чуть дрожали, но уже куда меньше, чем утром. Похоже, поездка верхом смогла хоть немного его успокоить. Что же будет после вынужденного привала? Сейчас идея об остановке в деревне уже не казалась ему