В свободном падении - Антон Секисов

не обойтись. Зашёл внутрь. За прилавком стоял мужчина в жёлтой спецовке, плешивый и пожилой. А рядом был ещё один, его я не разглядел толком. Они разговаривали. Плешивый всё повторял, через короткие паузы: «Конечно же, конечно же, конечно же, ну конечно…»

А второй покачивался пьяно и упрямо повторял: «Нет… нет… нет. Нет!». Плешивый повторил ещё раз, но без особой надежды своё «конечно же» и обратился ко мне.

— Мне, пожалуйста, белый унитазный ёрш, — объявил я. Плешивый посмотрел на меня одобрительно и завернул ёрш в пакет. Потом пакет где-то потерялся, исчез, и я брёл через незнакомые земли наудачу, с ёршиком наперевес.

Уже на подходе к метро ко мне привязался местный юноша в кепке и спортивном костюме. Он принялся было что-то неразборчиво бормотать про деньги и телефон, но, увидев в моей руке это орудие, моментально отстал. Я благополучно спустился в метро и так и заснул, прижимая к груди своё оружие.

5

Через несколько дней на работе состоялось праздничное застолье. Работники сразу нескольких отделов сгрудились вокруг обширного стола и с аппетитом поглощали вина, коньяки и жирные салаты. Энергичными и непристойными чавкающе-хлюпающими звуками наполнялось помещение.

Поводом для торжества стали проводы на пенсию некоей пожилой женщины по фамилии Гнобыш, прежде никогда мной невиданной. Сотрудница Гнобыш трудилась этажом выше, в так называемом «производственном отделе». Это была довольно крепкая, нестарая дама, в роговых очках и с пышной причёской в форме фиолетового куста. На протяжении почти часа она рассказывала напряжённо притихшим, уже бывшим коллегам историю своего «творческого пути», своей мало впечатляющей карьеры, при этом постоянно уходя в ненужные, изматывающие подробности.

Оказалось, что на месте нынешней фирмы раньше существовал НИИ, который переехал или исчез вовсе, а госпожа Гнобыш осталась здесь, как несдвигаемый памятник. Содержание её обязанностей, то есть «работа с документами», за последнее тридцатилетие ничуть не изменилось, зато, благодаря техническому процессу, изменилась форма. Я с сочувствием представил себе те далёкие времена, когда госпожа Гнобыш, поправляя выбившийся фиолетовый локон, раскладывала пасьянс не на современном компьютере, а на неудобном столе, которого вечно не хватало, и то и дело срывались с него на пол замусоленные карты.

Начальник произнёс торжественную речь, в которой упомянул следующие речевые обороты: «славный творческий путь», «пользовалась поддержкой и уважением….», «внесла неоценимый вклад…» «с большим сожалением», «на заслуженный отдых», и т. д. Дослушать откровения Олега Валентиновича мне не удалось: в тот день у меня была масса работы. Требовалось отксерокопировать кипу документов, вздымающуюся до потолка, так что времени иной раз не хватало и на перекур, не то что на вдумчивое потребление коньячно-винных изделий.

Дряхлый копировальный агрегат трясся, гудел и вонял, обдавая руку печным жаром. На концерте в «Перестройке», как выяснилось, я обжёг руку, и теперь она, нагреваясь, саднила. Я провозился у древней машины часа четыре подряд, чувствуя себя не то кузнецом, не то шахтёром. Условия труда, и без того тяжёлые, осложнял всё время забегавший в комнатку курьер. Его носки источали столь терпкий аромат, что приходилось всё время бегать и открывать нараспашку окна и двери. Становилось холодно, со всех сторон задували сквозняки, однако вонь была непобедима.

Ближе к концу рабочего дня ко мне заглянул кудрявый Олег. Сев на крутящийся стул, он зачитал мне несколько пассажей из научно-популярного глянцевого журнала. Речь шла об образе жизни чёрных садовых муравьёв. В частности, в тексте говорилось следующее: «Доминантные самцы спариваются реже, чем остальные. Пока они доказывают свою силу и ловкость, другие самцы занимаются оплодотворением самок».

Мы немного обсудили сходство и различие животного и человеческого миров, а потом я отложил ещё горячие бумажные листы и отправился с Олегом в курилку. В наш отдел мы вернулись под шелест подобострастных аплодисментов. Лицо госпожи Гнобыш было влажным, а упаковка подарка была яркой и хрустящей. Мы органично вписались в рукоплещущую толпу, и я, не переставая аплодировать, незаметно приблизился к столу и отхватил себе толстый кусок докторской колбасы. Жуя, я направился было к своей голгофе, к ксероксу, но обратил внимание на часы, на которых было уже без десяти шесть. Бросив всю документацию так, как она лежала, я тихо собрал вещи и ускользнул за дверь.

К автобусной остановке было не подступиться. Собственно, автобусных остановок здесь было целых шесть подряд, но вокруг каждой из них шевелились бесшумные человеческие орды.

От метро «Войковская» наземным транспортом добиралось дикое количество народа. Раньше желающих проехаться на скрипучем икарусе было не так много, а теперь, из-за того, что возле метро возник огромный торговый центр «Некрополис», движение было сковано. Не то что со всей Москвы, со всего бывшего СССР приезжали люди, чтобы попасть в этот загадочный торговый центр, доверху набитый одеждой и девушками с неживыми васильковыми глазами.

Выходя из торгового центра «Некрополис» с шуршащими пакетами и застывшими блаженными лицами, люди сразу же примыкали к одной из автобусных очередей и стояли, стояли бесконечно. Стоял и я. Мелкий, неприятный дождь хлестал по лицу, и ноги остывали в луже. Изредка мимо проезжали маршрутки, и люди вскидывали руки, но маршрутки всегда проезжали мимо, высокомерные. Наконец, я прорвался к автобусу. С виду вместительный, он в момент наполнился уставшими покупателями и людьми труда. Я медленно полз, продвигался в очереди. Какой-то старик позади меня всё время пытался ускорить моё движение, беззастенчиво толкая меня в спину. Я старался не реагировать. Уставший после работы, как и все, я стремился настроить себя на философский лад. «Я спокоен, спокоен, — думаю я, занося ногу на ступеньку, — я един с космосом, и с природой…». Но нельзя же всё время быть спокойным, нервы сдают иногда. «Ах ты старый пидорас» — процедил я сквозь зубы, уже оказавшись у турникета, внутри. Но старик не услышал меня, оттолкнувшись ото всех, он теперь сосредоточенно копался в своих кульках в поисках проездного.

Я занял место, повиснув на поручне, и закрыл глаза. Рука всё ещё болела, пульсировала. Мысли, проносившиеся в голове, были бессвязны. Я почему-то вспомнил Сергеева, его упитанное лицо и витаминный коктейль, в котором плавали маленькие острые льдинки. Его «тортики», очень сладкие «тортики», которыми он всё порывался накормить нас. Неужели этот «тортик» позволит нам выступить на своём нассистком шабаше? Неужели так широко распространяется влияние Йоко-Ани? Должно быть, она просто богиня в постели.

Но почему Вадим не видит, даже, я уверен, не подозревает о возможности такой связи? Как удаётся этой крокодилообразной, хотя и неплохо сложенной женской особи так легко манипулировать всеми мужчинами? Как она смогла в считанные месяцы разрушить старого Вадима и слепить нового, подходящего ей куда больше?.. Йоко