Трудности языка - Ксения Кононова

Ты с самого начала знал, чем это все закончится. Как бы я хотел обвинить во всем тебя, но в случившемся не только твоя вина. Ты не смог остановить меня. Боже! Не смог остановить себя. Зная то, о чем я даже не подозревал, ты позволил случиться тому, что случилось. Не предупредив. Не объяснив толком. Не рассказав. И я должен радоваться, что мне достался кусочек тебя? Тогда почему все не так?! Почему мне так больно? Уйти, убежать, исчезнуть, забыть — не могу. Люблю тебя. Отравно, безнадежно, болезненно люблю тебя. Все равно. Плакать. Нет, нельзя. Сжавшись в комок, незаметно для себя начинаю раскачиваться. Слышу, как проворачивается ручка в дверях. Запер.

— Саша, все в порядке? — сосредоточенный голос мамы.

Давай же, ответь ей что-нибудь.

— Да, — не похоже на мой голос. Какой-то сдавленный спазм голосовых связок.

— Саш, открой дверь, пожалуйста.

Не могу. Не хочу. Решение приходит само собой. Поднимаюсь с пола и достаю из шкафа сумку для тренировок. Собираю вещи.

— Саш? — уже встревожено.

— Я переодеваюсь.

Поспешно натягиваю джинсы. На секунду касаюсь пальцами терракотовой рубашки, которая была на мне в воскресенье. Господи, я даже не догадывался, сколько в моих вещах живет отпечатков тебя. Шмыгаю носом. Не плачу. Просто аллергия на тополиный пух, наверное. Распахиваю дверь и прохожу мимо мамы, стараясь не смотреть ей в глаза.

— Ты куда?

— На тренировку.

— У тебя же нет сегодня тренировок…

— Вадим звонил, — вру. Мне все равно. Нужно вырваться из этого состояния. И я знаю только один действенный способ. Обуваю кроссовки и выхожу из квартиры.

Когда добираюсь, состояние не улучшается. Переодеваюсь и вхожу в зал, по пути сосредоточено обматывая запястье левой руки боксерским бинтом. Раз. Второй. Третий. Чувствую, как бинт облегает кожу. Не разрешаю себе думать о чем-нибудь другом.

— Привет, Саш, — ко мне подходит Вадим. — Решил внепланово потренироваться?

— Да, — коротко киваю. Вспышка. Ты целуешь меня в шею, пока кончики пальцев скользят по коже спины. Сжимаю челюсть. Обматываю кисть, фиксируя суставы пальцев. — Не помешаю?

— Нет, конечно. Час у тебя точно есть. Нужен партнер?

Твой хриплый шепот.

«Mi fuego… Еstoy ardiendo… еn ti…» / «Мой огонь… Я сгораю… в тебе…»

Лента проходит между мизинцем и безымянным пальцем. Забыть твои слова? Со временем смогу. Память, как решето.

— Нет. Мешка достаточно.

Забыть имя? Может быть. Вновь оборачиваю бинт вокруг запястья, затем вокруг большого пальца. Вадим хлопает меня по плечу и отходит к своим ребятам. Сосредоточься! Доматываю запястье, фиксируя бинт липучкой. Вращаю кистью. Отлично. Повторяю тот же процесс с правой рукой. С такой тщательностью, будто от этого зависит моя жизнь. Надеваю перчатки и подхожу к мешку.

Но забудут ли губы твои поцелуи, а кожа — прикосновения?

Твои руки на поясе моих джинсов…

Первый удар.

Твои губы на моей коже…

Второй.

Пьяный взгляд светлых нефритовых глаз сквозь угольно-черные ресницы…

Наношу удары, выбивая мысли о тебе. Нет, не выбиваю. Избиваю их. Пока не начнут кровоточить и не уползут, зализывая свои раны, куда-нибудь в подсознание в страхе появиться когда-нибудь вновь. Бесполезно. Удается всего лишь отвлечь мозг на время. Пока не перестанет так болеть внутри. Люблю и ненавижу тебя. И как всегда поровну. Одновременно. Не борясь с собой. Слишком однородная смесь — одно невозможно без другого.

Когда ребята уходят в душ, ко мне вновь подходит Вадим. Согласно киваю, давая понять, что уже заканчиваю. Тяжело дыша, стягиваю перчатки и разматываю бинты. Уже разворачиваюсь, чтобы отправиться в душевые следом за остальными, но вдруг останавливаюсь и вновь смотрю на мешок. Подхожу ближе. Сжимаю кулаки и луплю по нему со всей дури. Быстрые удары без труда оставляют на моих костяшках стесанные кровавые следы. Пусть лучше эта боль. Но знаю, что она пройдет быстрее, чем та, что под кожей. И ранки на костяшках заживут быстрее, чем те, что внутри.

Приняв душ и переодевшись, возвращаюсь домой. Но зайдя во двор, понимаю, что не хочу сейчас идти туда. Нужно побыть одному. Как-то успокоиться. Иначе мама доведет меня до сумасшествия желанием поговорить и выслушать, а мне нечего ей рассказать. Такого, что я смог бы действительно рассказать ей.

Бросаю сумку на лавочку во дворе и усаживаюсь рядом, подтянув ноги и обняв их руками. Теплый вечер. Фиолетовые сумерки. На следующей неделе выпуск, а потом вступительные экзамены. И я вновь буду изучать испанский, но уже без тебя. Ненавижу испанский. Самый страстный и нежный язык в мире, на котором ты что-то шептал мне, пока прижимал своим телом к прохладному полу. Обнаженный. Красивый. Не мой. Вдох-судорога, вдох-всхлип, вдох-спазм.

— Сань, ты?

Поворачиваю голову и вижу приближающегося Арсения. Нет, уже не я.

— Блин, я тебе весь вечер звоню, опять звук отключил? — резко замолкает и останавливается возле меня. — Сань, все в порядке? — садится рядом на лавочку.

— Дай сигарету, — не громко.

— Саш… — ошарашено. Он очень редко меня так называет, — …ты же не куришь.

Никогда не поздно начать. Какая разница, что меня убьет: воспоминания о тебе или сигаретный дым? Какая разница, если к зависимости от тебя добавится еще одна, никотиновая? Уже не важно. Уже все абсолютно не важно. Тебе уж точно. Почему должно быть мне?

— Дай сигарету, пожалуйста, — повторяю таким же безжизненным голосом.

Арсений уже не спорит и достает из пачки две сигареты. Одну для себя, а другую протягивает мне. Забираю ее из его пальцев, но он хватает меня за руку.

— Ты подрался с кем-то? — переводит взгляд с костяшек на пальцах на мое лицо.

— Сам с собой, — перед лицом вспыхивает пламя зажигалки, и я касаюсь кончиком сигареты дрожащего в ладонях Сени огонька. Делаю затяжку. Задерживаю дыхание. Чувствую, как горло и легкие начинает разъедать едкий дым. Дерет. Царапает. То, чего мне не хватало. Несильно кашляю.

— Выдыхай, тормоз, — Арсений хлопает меня по плечу.

Сигарета дрожит в непослушных пальцах. Еще одна затяжка. Молчим.

— Что-то дома случилось? Ты признался семье? — осторожно заводит разговор Арсений.

— Нет, — равнодушно, — дома все отлично.

— Завалил экзамен? — прощупывает, как доктор пациента, чтобы обнаружить больное место.

— Сдал. Высший балл.

Опять молчим. Вероятно, уже догадывается о «больном месте», но подбирает правильные слова, чтобы спросить.

— Он уехал, — помогаю ему. Еще одна затяжка. Уже не кашляю.

Арсений поворачивается ко мне, но молчит. Либо не знает, что сказать, либо наоборот хочет задать слишком много вопросов. Не нужно много, достаточно одного.

— Навсегда… — делаем затяжку почти одновременно. — Его там невеста ждет.