Мятежный лорд - Виктория Балашова

Стемнело. Тито принес из дома свечи и вторую бутыль с вином. Банкир засобирался домой.

– Простите, дорогой друг, если я вас обидел. Возможно, я вам давал неправильные советы, совершенно не отвечающие вашим истинным помыслам.

– Не берите в голову, – махнул Байрон рукой. – Мне бы самому знать свои истинные помыслы. Давайте выпьем еще по бокалу, – он взял в руки череп. – Мириться с леди Байрон – вещь невозможная. Между нами пролегла пропасть, которую не преодолеть. Про возвращение в Англию я не думаю. Но, решив греческие дела, я, быть может, приеду. Скорее всего, поеду на родину, в Шотландию. Хотелось бы встретиться и с Вальтером Скоттом, который является не просто талантливым писателем, но и прекрасным человеком. Относительно графини, на моей стороне стоит ее отец. Он желает воссоединения с семьей Гамба в Равенне. В данный момент это лучший выход. Пока я буду в Греции, Тереза поживет с родственниками, а там видно будет.

Долгая беседа вымотала Байрона. Он устало прикрыл глаза рукой.

– Пожалуй, и правда, идите, дорогой Бэрри. Самочувствие мое оставляет желать лучшего. Доктора в Италии лечат хуже английских, хоть и те с больными обходятся отнюдь не милосердно. Но уверен, что борьба за свободу Греции поставит меня на ноги, вселит бодрость. А жизнь в Италии? Люди здесь, по крайней мере, честнее, чем в Англии. Сам английский язык провоцирует ложь и неискренность. Чем меня и привлекает милая Тереза, так это искренностью поступков, которые порой раздражают, но они идут из души и не прикрыты фальшью англичанок…

Фигура господина Бэрри быстро исчезла, затерявшись среди деревьев. А Джордж обдумывал собственные слова. Опустившаяся темнота не заставила его уйти в дом. Напротив, она окутывала, бережно обнимала, ласкала и нашептывала шелестом еле слышного ветра. Какими далекими теперь виделись дни, проведенные в Англии. И впрямь он позабыл, как пахнет Лондон, как завораживающе красиво выглядел цветущий сад в имении матери, как чудно выглядела его маленькая новорожденная дочь. Видения преследовали Джорджа, не отпуская, не позволяя вернуться в настоящее. Тоска, верная его спутница, вернулась и потревожила.

– Caro! – сквозь листву деревьев послышалось шуршание женского платья. – Ты позволишь присесть рядом с тобой?

Возле столика появилась Тереза. Ее нежно-розовое платье приятно гармонировало с окружающей зеленой листвой. Кудряшки обрамляли лицо, не в пример англичанкам не бледное, а слегка тронутое солнцем. Тереза всегда старалась защищать кожу от ярких лучей, закрываясь полами широкой шляпы, но, несмотря ни на какие уловки, графиню даже зимой нельзя было назвать бледной. Байрону Тереза напоминала ребенка, превратившегося в женщину, при этом сохранившего детскую наивность и непосредственность.

– Господин Бэрри ушел? – напомнила Тереза о себе, задав вопрос, на который имелся очевидный ответ. – О чем вы говорили? О Греции? – как она ни сдерживалась, интерес к определенной теме скрыть не удавалось.

– Садись, дорогая Тереза, – Джордж указал на стул, где несколько минут назад сидел банкир. – Мы обсуждали Англию. Я сказал, что не желаю туда возвращаться, хочу только посетить родную Шотландию. Я сказал, что люблю Италию и итальянских женщин, в особенности одну прекрасную графиню. В Англии, дорогая, все женщины одинаковы: манеры, разговоры, образование – ничто не выделяет никого из них. В конце сезона, когда заканчивается череда обедов, ты и не вспомнишь, с кем ты беседовал, кого видел, как звали ту или иную высокомерную леди…

Тереза послушно дослушала речь Байрона. Не раз она внимала его рассуждениям об Англии, но перебивать не стала. В итоге терпение было вознаграждено.

– Я отправляюсь в Грецию в июле, Терезита, – Джорджу тяжело дались эти слова. Он вдруг понял, что сам себе предсказывает будущее. – Не знаю, сколько пробуду там, но я обещаю стремиться к тебе всем сердцем. И как только увижу, что греки более не нуждаются во мне, вернусь.

Тереза вздохнула.

– Вам пишет греческий комитет? Приходили письма? – В последнее время действия комитета начали раздражать Джорджа, и это могло остановить его в последний момент.

– Пришел журнал «Мир и путешественник». В нем опубликовали отрывки из моего письма комитету. Зачем привлекать внимание к поступку, мотивы которого далеки от геройства, хвастовства, желания покрасоваться? Поэт возжелал славы на поле брани… Нет, подобных мыслей я не имею. К тому же мои советы в комитете не слышат. Вместо легкой артиллерии они отправляют в Грецию артиллеристов, которым не из чего стрелять. А греки предпочитают старые мушкеты, из которых палят, спрятавшись за валуном.

– Зачем вы туда едете? – Тереза задавала этот вопрос сотню раз. Ее удивляло отношение Джорджа к греческому комитету, мнение членов которого он не уважал и не принимал, и отношение к грекам, которых он одновременно превозносил и считал отсталыми.

Вопрос графини остался без ответа. Байрон встал и отправился в сторону дома. Если бы он знал ответ на ее вопрос, насколько стало бы проще уезжать. Ему самому было непонятно, что заставляет его покидать Италию. Любимая женщина, устоявшийся образ жизни… Помогать грекам он мог бы, не присутствуя в Греции лично, как делают многие филэллины. Джордж обернулся.

– Если бы я был не я, то кем бы я был, Терезита? – шедшая следом графиня резко остановилась. – Понимаешь, интересно узнать, кем я могу еще стать, не в будущей жизни, а в нынешней.

Она его не понимала – Джордж четко видел написанное на лице милой Терезы непонимание. Она честно старалась найти ответ, но в ее голове он не отыскивался.

– Зачем вам быть кем-то еще? – наконец спросила Тереза. – Вы известный поэт, разве этого недостаточно? И я люблю вас именно таким.

– О, твоя любовь, дорогая, самое ценное, что я имею. Ты должна простить мне недостойное тебя поведение.

Они подошли к заснувшему дому. Ньюфаундленд привычно толкнул огромной головой дверь и проследовал к лестнице. Пропустив вперед хозяев, он улегся охранять их покой. Тереза и Джордж молча поднялись наверх.

– Спокойной ночи, – Джордж поцеловал руку графине и направился в свою комнату.

– Спокойной ночи, – прошептала Тереза, понимая, что ее уже все равно не слышат.

Ни отца, ни Пьетро не было: они любили уехать без предупреждения на охоту или в поисках иных приключений. Поделиться переживаниями было не с кем. Тереза прошла к себе и тихонько заплакала, глядя на портрет Джорджа, стоявший в изголовье ее кровати…

1820 год, Равенна

Алджернон кряхтел над очередным письмом в Лондон. Доклад не изобиловал интересными фактами и уж тем паче новыми открытиями. Уважаемый лорд Байрон своим привычкам в Равенне не изменял. Но Алджернон скрупулезно перечислял действия соотечественника: «до трех дня не появлялся». Тут можно было бы поделиться личными предположениями: Алджернон считал, что Байрон просто-напросто спит. Но он воздержался и продолжил писать. «После трех Байрон поехал к итальянской графине и пробыл там до шести. Затем ездил верхом в излюбленном месте – возле кладбища Равенны. Ужинал он в восемь, а с девяти до полуночи вновь пребывал у своей возлюбленной. Время до рассвета Байрон обычно проводит в кабинете – видимо, пишет поэмы. Ест крайне мало – ходят слухи, соблюдает диету. Редко принимает гостей. Сам в гостях говорит редко, в основном слушает. Несмотря на вежливые ответы, по выражению лица часто видно, как он реагирует на реплики собеседника»…