Месть сыновей викинга - Лассе Хольм

В нескольких милях отсюда можно было разглядеть огни лагеря саксов. Я задумался, не переметнуться ли к ним, как вдруг посреди пустоши заметил странное явление. Отражение пламени блеснуло в чьем-то серебряном браслете. Я прищурился и увидел, как навстречу друг другу двигаются два силуэта. Они находились на большом расстоянии от меня, так что распознать их не представлялось возможным, хотя обе фигуры показались мне знакомыми. Контуры фигур отчетливо проступали на фоне льющегося из лагеря саксов света.

Внезапно за моей спиной прозвучал голос Бьёрна Железнобокого:

– Я вспомнил одну песню. В ней поется о крестьянине, который стал викингом и никогда не вернулся домой.

Пригнувшись, я укрылся у подножия насыпи с внешней стороны. Мощная фигура седобородого исполина, шатаясь, выступила из тьмы, опираясь на Хастейна, который стонал от непосильной нагрузки.

– Я предпочел бы развлечься с какой-нибудь пленницей, чем выслушивать твои бредни, – сказал юноша, откидывая со лба челку.

– Ты называешь мою прекрасную песнь бреднями? – прогнусавил Бьёрн. – Надо бы задать тебе хорошую трепку, чтобы научить уважению к старшим.

Он высвободил руку и резко выставил вперед гигантский крепкий кулак. Если бы он угодил в Хастейна, враз прикончил бы его, но парень ловко уклонился от удара, и Железнобокий повалился в траву. Великан был настолько пьян, что не смог подняться на ноги.

– Помоги мне, и я немедленно проучу тебя!

– Я предпочитаю оставить тебя полежать.

– Я сейчас оторву тебе ногу, болван!

– Пускай лучше остается на своем месте. – Хастейн сел на траву вне моего поля зрения. – Ну давай запевай свою песню.

Бьёрн Железнобокий затянул непонятные слова на невнятный мотив. Он то и дело сбивался с ритма, голос звучал низко и гнусаво. Хастейн пытался отбивать такт ладонью по бедру. Я с изумлением наблюдал за странной парочкой. Они только что погубили невинную молодую девушку. Как можно после этого веселиться и распевать песни?

Я не слышал слабые звуки за своей спиной, пока на меня не набросились двое. Мой сдавленный крик поглотила грязная ладонь, заткнувшая рот. Переплетясь ногами и руками, мы все покатились по земле и рухнули в яму. Двое придавили меня своим весом, не позволяя встать. Один из мужчин прижал меня коленом в грудь, не убирая руку с моего горла. Скорее изумленный, нежели испуганный, я всматривался в силуэты, мелькавшие на фоне звездного неба. Рука второго шарила по моей грудной клетке и, нащупав кожаный шнурок, дернула подвеску.

– Тростниковая трубочка, – констатировал голос. – Это он.

Свет луны холодно блеснул на лезвии ножа. Я смирился со своей участью. Смерть станет для меня подарком, отныне у меня не будет свободы выбора, наконец грядет избавление от печали и бедствий. Вдруг меня осенило, что мужчина говорил на языке саксов, и я вздрогнул.

– Держи его крепче, – сказал второй, когда я забарахтался. – Я беру на себя ноги.

Нож плотнее прижался к моему горлу. Если бы эти двое хотели меня убить, я уже был бы мертв. У них на уме было другое. Я начал догадываться, что именно, когда они выволокли меня на пустошь.

Ледяной нож резко отскочил от моего горла. Тот, кто удерживал мой торс, выпустил меня. Объяснялось это просто: ему отсекли голову. Там, где она должна была быть, из шеи вверх бил темный фонтан. Я заморгал, когда кровавые брызги полетели мне в лицо. Тем временем второй мужчина отпустил мои ноги. Он издал невразумительный хрип, после чего бездыханное тело с глухим ударом рухнуло в вересковые заросли.

– Ты обязан мне жизнью, Рольф Дерзец.

Из-под неровной светлой челки мне улыбался Хастейн. Он вытер свой меч о куртку одного из мертвецов, затем посмотрел на лезвие и добавил: – Благодари Энкемагера. Не так много на счете клинков, способных одним ударом отрубить голову и перерубить позвоночник.

– Энкемагер? – переспросил я.

– У хорошего оружия должно быть имя. Искусно сработанный меч обладает собственной душой и неповторимой песней. – Он махнул Энкемагером, прошуршавшим сквозь тьму. – Всякий раз, отведав новой крови, он становится крепче, вбирая силу сраженного человека. Правда, эти два сопляка никуда не годятся. Разве что для нападения на хиляка вроде тебя.

– Хастейн! Ха-а-астейн! – раздался гнусавый рык.

– Это Бьёрн Железнобокий голосит.

Улыбнувшись, мой «спаситель» проигнорировал крики, доносившиеся с противоположной стороны насыпи.

– Я не обязан тебе жизнью, – с этими словами я встал на ноги. – Эти люди говорили на наречии саксов. Они пришли не для того, чтобы меня убить.

– А зачем они пришли?

– Похитить меня. Король Элла обратил внимание на тростниковую трубочку у меня на шее. По ней они и узнали меня.

– С чего вдруг королю саксов проявлять к тебе интерес?

– Он хочет разведать, что происходит в нашем лагере. Какие планы у сыновей Лодброка на будущее. Почему вы здесь собрались.

Хастейн рассмеялся и в припадке веселья хлопнул себя по ляжке.

– Тогда поблагодари меня за то, что я избавил тебя от пыток.

– Ха-астейн! – вновь раздалось из-за насыпи. – Иди сюда. А не то переломаю тебе все конечности, да еще нагажу в раззявленную от боли пасть!

– Помоги мне присмотреть за Бьёрном, – попросил Хастейн.

– Разве ему требуется помощь?

– Нет, но когда он напивается настолько, что начинает петь, может представлять опасность для тех, кто встретится ему на пути.

Хастейн встал и направился к лагерю. Я стоял и смотрел на трупы напавших на меня людей.

Король Нортумбрии принял решение за меня. У меня не осталось иного выбора, кроме как остаться с северянами и, в меру собственных способностей, стать похожим на одного из них.

– Фюлькинг – это группа воинов, которые хорошо знают друг друга.

Бьёрн Железнобокий прищурил бледно-серые глаза и устремил взгляд вдаль, за вересковые заросли. В двухстах шагах впереди высился торфяной могильный курган, словно пузырь, вздувшийся посреди равнинного ландшафта. На верхушке кургана топорщились черные обгоревшие стволы.

Ночь была длинная, ибо Бьёрн не принадлежал к числу тех, кого изматывает опьянение. Он распевал песни почти в течение часа, а потом зарыдал. Затем он принялся ныть, что прекрасно знает – ни единой душе на свете нет до него дела, но все же он ждал от нас с Хастейном большего участия. Теперь же наше бесстыдное поведение продемонстрировало, что мы презираем его, как остальные, и мы еще пожалеем о своем отношении, стоит ему только до нас добраться. Его борода промокла от слез, а из носа текло ручьем, когда он произносил свою обличительную речь в наш адрес.

Хастейн со знанием дела поведал, что раз его приемный отец перешел к рыданиям, вряд ли ему осталось долго бодрствовать. Так и оказалось. Мы оставили седобородого гиганта прямо на траве, так как перенести его в палатку было нам не под силу.