Три робких касания - Евгения Мулева

Рядышком Анна сконфуженно жалась к стенке, беспомощная и до одури красивая в этом шелком платье, с этой новой помадой. В другой раз, другой я разозлился бы, закричал. Но, причём тут Анна? Разве её вина в том, что вместо братца притащился баронский мальчишка? Дверь хлопнула. Замок хвастливо лязгнул, а кошка и хвостом не повела. Я простоял с минуту, уставишься на куцый дерматин – под страшной безнадёжной безвкусной обивкой просматривался тонкий призрак морёного дуба. Когда-то в этом доме жил граф, вышаркивал тапками по моему паркету, открывал окна, тогда-то, надеюсь, щеколды ещё не поросли слоями ржавчины, пыли и краски. Я досчитал до десяти, смирив дыханье. И повернулся, чтобы поймать её.

– Прости, я не…

– Да, чёрт с ним, – я отмахнулся, но спохватившись, сделал шаг. Анна метнулась ко мне, порывисто, босыми пятками по графскому паркету и замерла чуть раньше на шаг, на два буквально. В прочем, мелочь – мой шаг. Я отодвинулся от двери. Мне проще отыскать её в пространствах. Я вижу, я знаю, я не смотрю. – Он хотел стащить твои кольца прямо у меня перед носом. – Её волосы пахли мятой, лавандой – травой какой-то для шелковистости, для силы, для удорожания флакона. – Где только Кулькин их таких берёт?

– Не знаю, – она растерянно улыбнулась, тряхнула волосами. Дурной мальчишка прошёл по нам, что ранний гром. Не знаю.

– Поехали, что ли?

– Ага.

Во дворе, не вписавшись в замёрзшую лужу, печалилась чёрненькая машина, до простой чёрной она почему-то не дотягивала. Мальчишка крутился рядом, понуро разглядывал канавки водостока. Надо отдать должное Кулькину, хотя бы в этом вопросе он не поскупился – машину прислал шикарную. Мне бы на такую…, а может быть и хватило. Водитель курил подле урны, то и дело, щёлкая крышкой карманных часов. Время от щёлканья, к его большому сожалению, меняться не успевало.

– Добрый день господин, Галвин! – он радостно отсалютовал мне папиросой. – Сударыня… О, госпожа Веда! Извольте, извольте! А ты что стоишь? Послал мне господин этого засранца.

Всё тут же замельтешило и превратилось в дурной спектакль: мальчик принялся рьяно изображать собственную необходимость – бегать, хлопать дверцами, спотыкаться о зонты, трости и лужи, водителю вздумалось пококетничать с Анной, а мне досталась роль господина, молчаливого и всеми обожаемого. Пусть будет так. Не без труда и глупостей мы погрузились, едва не оставив мою трость в придорожной канаве. Машина рыкнула двигателем, задрожала и тронулась с места. В арке у магазинчика мелькнул подозрительно знакомый силуэт. Что ж, я проиграл, а ты? А ты всё равно опоздал, братишка.

Благо Анна его не заметила. Её холодные пальцы крепко сжимали мои. Всё будет прекрасно. Мы справимся. Самайн же, господа! Самайн! Мальчишка испуганно поглядывал на нас в зеркало заднего вида.

– Вы уж простите, господа, этот жалкий спектакль. Мальчик, дурень и вор немного, но злобы на вас не держит. И вы на него не держите, – непонятно к чему промямлил водитель и сам удивился сказанному.

Вышеупомянутый дурень замер.

– Да что вы? – мне стало до странности смешно. – А сам он извиняться не выучен?

Водительская шея, как видимо и остальное лицо, покрылась неровными красными пятнами. Я бы тоже пожалел, начав такой разговор. После мы ехали в тишине. Анна тихонько дремала, положив голову мне на плечо. Мирно пахло лавандой и мятой, и нашим утренним кофе. Под колесами плескались позавчерашние лужи, а где-то там за грядой безликих домиков, серебрилась большая река. Время замедлилось и растянулось спящей кошкой. Город, украшенный флажками, тряпичными гирляндами, круглобокими тыквами, изо всех своих каменных сил пытался прикинуться незнакомцем. Но я слишком хорошо его знал. Большая река встретила нас туманом и плеском; машины, застывшие длиннющим змеем, устало переглядывались, спеша миновать Гремящий мост. Поместье Кулькина, старинное роскошное, как и полагается баронской усадьбе, располагалось за городом, на что сам Кулькин нередко ворчал, но переезжать наотрез отказывался. Впрочем, дело его. За Гремящим дорога превратилась в одну сплошную чуть примороженную лужу. Я тоже прикрыл глаза, опускаясь в тревожную дрёму. Мне чудился Килвин в алой мантии, напыщенный совет и Виррин Од, ждущий меня у эшафота. В руках у мастера был длиннющий старинный посох, в этом сне он был чародей.

Машина ухнула и встала. Водитель вышел, вернулся, прошуршал какими-то бумажками и отправился спросить к стражникам. Стражники, два остолопа, в тех же самых серо-жёлтых жилетках, отправились выкрикивать третьего. Водитель вернулся к нам, вынул из кармана табакерку, предложил Анне, потом мне. Мы отказались. Он закурил. Я выбрался следом, махнул рукой стражникам, ребята потупились. Где-то на горизонте, среди туманов и черных туй маячил третий.

– А если не секрет, на кого ему велено доносить? На вас или на Галвина? – Аня тоже вышла. Я машинально повернулся на её голос, но подходить не стал.

– Ох, что вы, Анечка, – водителю она определённо нравилась, – Кто в наше время на простых людей стучит? Разве что, самые распоследние простофили! А этот, так предпоследний. Он что-то стыбрить у вас должен был, и господина Галвина тем самым разъярить, чтобы вы не доехали.

– Я был о господине Кулькине лучшего мнения.

Водитель содрогнулся. Ему почему-то думалось, что двух метров вполне достаточно, чтобы говорить обо мне в третьем лице.

– Д-да… – он вновь потянулся к часам. Часы и щелчки – вот в чём спасенье!

– Для этих целей можно было выдумать что-нибудь более интересное.

– Например, правду сказать, – вмешалась Анна. – Что ему стоило намекнуть тебе, ну…

– Да ничего. В том-то и дело.

Ворота со скрипом разъехались. Я выронил платок, белый, он тотчас впечатался в грязь, дутым парусом опустился в бурую лужу, повисел так немного и утонул. В горле першило, не сильно, я кашлянул в кулак. Ворота скрипуче покачивались, возвращая равновесие.

– Эй, господин! Пускают, кажись.

– Иду.

Анна тоже нырнула в машину, обхватила сумочку пальцами, отпустила. Я опустился рядом, пнул коленом дорогущую обивку.

– А мы не могли просто войти туда? До замка метров двести.

Водитель хмыкнул.

– Вы, Анечка, при господах так, пожалуйста, не болтайте, выдадут вас такие речи с потрохами. Прав я, а, господин Галвин?

– Правы, – я усмехнулся, сжимая её милую тёплую руку. – Мы пешком не ходим, по крайней мере, друг перед другом, – сказал человек, приехавший в гости к Высшему совету на электричке. – А кто ходит, того плаха ждёт.

Анна едва-едва улыбнулась. Чьими глазами она смотрит?

За забором, таким тонким, что и смотреть странно… Как он такой держится? Сколько вижу, сколько прохожу, а забор – ни дать ни взять, паутина из чугуна, держится и блестит. Наш сплав взяли, алхимический. За забором замок высится. Вот мост, а вот он – древнее чудовище с пятью башенками и маленькой часовенкой, притулившейся бедным дядюшкой в левом крыле. Родовое поместье мецената Кулькина. Добро пожаловать, судари и сударыни!