Казино. Любовь и власть в Лас-Вегасе. Риск, азарт, искушение - Николас Пиледжи

Балистриери сказал, что Билл Прессер все еще был против и у нас остается всего две недели до того, как все кредитные документы будут полностью рассмотрены. Я понял, что он начинал нагнетать.

Затем он напомнил мне о моем обещании нанять в новую компанию обоих его сыновей, и я сказал, что займусь этим вопросом, как только мы заключим сделку. После этого Балистриери пригласил меня в Милуоки, в гости к сыновьям.

Я согласился. На следующий день мы встретились с его сыновьями в их офисе, и Балистриери сказал, что хочет уладить одну формальность. Он вышел из комнаты, после чего его сыновья предложили мне соглашение, а именно договор опциона, по которому они за двадцать или двадцать пять тысяч долларов, точно не помню, могли выкупить пятьдесят процентов новой компании, в том случае, если бы я решил ее продать.

“Если не согласишься, – сказал один из его сыновей, – то завтра тебе ответят отказом”.

Я спросил, можем ли мы вернуться к этому разговору позже, когда сделка будет закрыта.

Они ответили, что не можем.

К тому моменту я уже поклялся перед Советом по контролю за играми, что у меня не было партнеров. Я знал, что сыновьям Балистриери никогда не выдадут лицензию.

Я сказал, что с радостью подписал бы договор, но я уже сообщил Совету, что у меня нет партнеров. Они предложили датировать договор более поздним числом.

Я спросил, уверены ли они в том, что получат лицензии, и они ответили, что не видят в этом никаких трудностей. Я начал подозревать, что эти люди жили в вымышленном мире. Казалось, будто они не понимали, кто они такие и чем они занимаются. Или же они не верили, что я все знаю, и пытались меня напарить. Как бы там ни было, я чувствовал себя Алисой в Стране Чудес.

Я сказал, что подпишу договор, но они должны были пообещать, что не станут применять его условия. Они согласились.

Тем же вечером я передумал. Я позвонил Джо и сказал, что не могу согласиться на договор опциона. Если Совет о нем прознает, под угрозой окажется вся операция. Я все потеряю.

Я сказал, что если исход сделки напрямую зависит от договора опциона, что очень бы меня расстроило, то мне придется от нее отказаться. Я сказал, что уважаю его отца и очень благодарен за то, что он для меня сделал, но я не мог рисковать тем, что имею, в том числе и отелем “Асьенда”. Я сказал, что готов оставить их своими юристами – позже я нанял их консультантами за пятьдесят тысяч долларов в год, – но договор опциона мог все уничтожить.

Он перезвонил через несколько минут. И сказал: “Мой отец сейчас позвонит тебе и назовется дядей Джоном. Он хочет поговорить с тобой”. Дядя Джон! До этого он ни разу не использовал выдуманные имена. Что происходит? Я ничего не понимал, но мне даже нельзя было показывать удивление, потому что не хотел, чтобы они знали, что я в курсе, кто они такие.

Позвонил Балистриери, представился дядей Джоном и сказал: “Ты не можешь спасовать”.

Я ответил, что не могу принять новые условия.

– Ты уверен? – спросил он.

– Да, мне нужно думать о последствиях.

– Ты меня расстраиваешь, – печально произнес Балистриери.

Затем снова позвонил его сын Джо и сказал, что они готовы порвать договор опциона, а после заключения сделки мы что-нибудь придумаем.

Я велел ему не рвать договор, а отправить его мне. Свою копию я уже отправил в шредер, и меньше всего мне хотелось, чтобы где-то болталась вторая, которую мог обнаружить Совет.

“Не доверяешь мне?” – разве что не обиженно спросил Джо.

Я ответил, что дело не в доверии. Это бизнес. Он сказал, что отправит копию, но, конечно же, так и не отправил.

Через неделю или около того я получил кредит. Совет директоров проголосовал единогласно. Им понадобилось менее двух минут на обсуждение. Напоследок Билл Прессер, босс профсоюзов из Чикаго, который был самым несговорчивым членом совета, сказал: “Удачи”. Вот и все.

Мне понадобилось шестьдесят семь дней, чтобы получить от профсоюзов кредит на шестьдесят два миллиона семьсот тысяч долларов».

25 августа 1974 года более восьмидесяти процентов акционеров корпорации «Рекрион» передали свои доли компании Аллена Глика под названием «Арджент». Это название являлось акронимом фразы «Аллен Р. Глик Энтерпрайзес», и, ясное дело, означало «деньги» на французском языке, на котором ни один человек, принимавший участие в сделке, не смог бы произнести и пары слов.

«Я пребывал в состоянии эйфории, – вспоминал Глик. – Джо Балистриери позвонил и сказал, что его отец летит в Чикаго и приглашает меня на праздничный ужин.

Я сказал, что это не лучшая затея, но Джо был непреклонен. Он сказал: “Отцу нельзя отказывать”.

Я не хотел, чтобы нас видели вместе даже в ресторане на отшибе, а мы в итоге оказались в зале чикагского отеля “Амбассадор”. Фрэнка там хорошо знали. Официанты, метрдотели, все подходили к нему и здоровались. Он заказывал “Дом Периньон“. Я же весь вечер думал о том, что если за этим ужином наблюдает ФБР, то моей жизни в Вегасе конец.

В конце ужина он сказал, что если у меня есть какие-то вопросы по кредиту – особенно по дополнительным шестидесяти пяти миллионам на ремонт и расширение, – я должен обсуждать их с ним, и только с ним. Мне не следует пытаться обсудить наши дела с другими попечителями или представителями профсоюзов. Он сказал, что раз уж мы вдвоем выработали успешную стратегию взаимодействия, то ее и стоит придерживаться.

Когда мы уже направлялись к выходу, Фрэнк сказал мне: “Аллен, сделай мне одолжение. В Вегасе живет один парень; сейчас он работает у тебя. Было бы здорово, если бы ты уделял ему побольше внимания. Он может быть полезен”.

– Кто он? – спросил я.

– Пока не могу сказать, – ответил он.

Так закончился этот вечер.

Через неделю позвонил дядя Джон. Сказал, что мне нужно встретиться с парнем, о котором он упоминал. Я был в Ла-Холья, и Балистриери сказал: “Он приедет к тебе. Нужно дать ему повышение. Поднять зарплату. Хорошо?”

Я спросил: “Кто он?”

Он ответил: “Его имя Фрэнк Розенталь. Если он тебе не понравится, скажешь мне, я с ним поговорю”. Он сказал, что в фонде есть люди, которые благосклонно отнесутся к оставшейся части займа, если я продвину Розенталя. Когда я чуть засомневался, он изменился в голосе. Стал раздраженным. После того как я согласился, он попросил как можно скорее встретиться с Розенталем.

Сразу после разговора с Балистриери я позвонил Розенталю. Он ожидал звонка.

Розенталь приехал в Ла-Холья. Ко мне домой. Начал с того, что Эл Сакс мудак. Он сказал мне, что у компании большой потенциал. Он держался очень вежливо. И еще он был очень башковитым. Может, он и был дьяволом во плоти – в этом я ничуть не сомневаюсь, – но он был очень умным.

Я рассказал, что мне известно о его опыте игрока и что я готов дать ему должность ассистента или советника. Поначалу он со всем соглашался. Сказал, что все понял и сделает все так, как я скажу; он был очень признателен мне за повышение и обещал не подвести.