Казино. Любовь и власть в Лас-Вегасе. Риск, азарт, искушение - Николас Пиледжи

Он попросил письменное подтверждение своего повышения и прибавку. Я дал ему и то и другое.

На следующий день я пообщался с председателем Комиссии по азартным играм. Узнал, что Розенталь настоящий гений в том, что касается чисел, шикарный гандикапер. Он знал все об азартных играх. Еще я узнал, что ему, вероятно, никогда не суждено получить лицензию.

Фрэнк Розенталь вернулся в Лас-Вегас в новой должности и получил повышение с семидесяти пяти до ста пятидесяти тысяч долларов в год. Он немедленно принялся менять порядки в казино. «Почти весь персонал считал его человеком, наделенным властью, – рассказывал Глик. – Он должен был сперва обсуждать все со мной, но он этого не делал. Поначалу, когда я спрашивал его обо всех этих вещах, он не вел себя неуважительно. Но с каждым днем он позволял себе немного больше. Поговаривали, что, когда он приезжал в казино, дилеры вставали по стойке смирно. Он мог уволить дилера, если тот не держал руки сложенными перед собой, даже если стол пустовал. Он нанимал, кого хотел. Менял поставщиков. Без моего ведома он поменял партнера по аренде автомобилей и рекламное агентство, а еще он пытался установить свой порядок продажи билетов на шоу Лидо.

Когда мне докладывали о таких вещах, я отменял и тормозил их, но за ним было трудно поспевать. Пока я брался за одну проблему, он уже оказывался на кухне и начинал рассказывать поварам, как правильно готовить.

Я мотался между домом в Сан-Диего и Лас-Вегасом, и стоило мне приехать в город, как я слышал все эти истории о том, что он натворил, пока я был в отъезде. Какое-то время мы чуть ли не каждый день вступали в открытые конфронтации. Я видел его в деле. Он был из тех ребят, что доставали сигарету, а ее уже должны были поджигать. С людьми он мог быть спокоен.

Он не бранился. Не поднимал голос. Но стоило ему начать свою тираду, как хотелось врезать ему в челюсть.

Фрэнк обустроил себе такой офис, что ему позавидовал бы сам Муссолини. Он был в четыре раза больше любого другого офиса в здании. Ему не понравились деревянные панели, которые он заказал, и он велел их снять и заменить. В нем бушевало самомнение. Ему не нравилось быть закулисным боссом; он хотел, чтобы все об этом знали.

Наконец, в октябре 1974-го я вызвал его к себе в офис. Я только вернулся из Калифорнии. Был понедельник. До меня вновь дошли новости о том, что произошло в казино за эти выходные, и я понял, что настало время лишать его должности.

Мы встретились в кофейне при“ Стардаст”, которая называлась “Палм Рум”.

Я сказал: “Пойдем в конец зала, мне нужно объяснить тебе пару вещей”.

Я повторил ему то, что говорил уже много раз, – ему нужно контролировать свои действия и держаться в тех рамках, которые я ему поставил на нашей сентябрьской встрече в Калифорнии.

Я сказал, что он постоянно мне лжет, уходит от ответа, что мне известно о том, как он попросил мою секретаршу каждый день извещать его о моих передвижениях, о том, куда я направляюсь и что собираюсь делать. Я назвал это неприемлемым.

Он выглядел удивленным. Спросил, рассказала ли мне об этом секретарша. Я подтвердил. А он, вместо того чтобы извиниться за шпионаж, сказал, что уволит ее.

И вот тогда я понял, что имею дело с ненормальным. Мы сидели в дальнем конце кофейни. В закрытой кабинке. Он секунду колебался, потом вскочил из-за стола и направился прочь. Потом он вернулся за стол. Я видел, как у него начинает кипеть кровь.

Он сказал: “Думаю, пришло время поговорить, Глик”. Он обратился ко мне по фамилии. Раньше он всегда называл меня Аллен. Но тут назвал по фамилии, словно готовился таким образом к бою.

Он продолжил: “Пришло тебе время узнать, что тут происходит, откуда я взялся и где твое место. Меня на эту позицию назначили не для того, чтобы я тебе помогал, а для того, чтобы я был полезен другим людям, и мне велели не обращать внимания ни на ту чушь, которую ты несешь, ни на твои приказы, потому что ты мне не босс”.

Я начал спорить, на что он ответил: “Давай-ка я сразу тебя заткну. Когда я говорю, что у тебя нет выбора, я имею в виду не только рабочий процесс, я имею в виду твое здоровье.

Попробуешь влезть в дела казино или помешать лично мне, я обещаю, что живым ты из здания не выйдешь”.

Я чувствовал себя так, словно со мной говорит пришелец из космоса. Я был бизнесменом и всегда вел себя соответствующе, а тут столкнулся с совершенно иным отношением. Я не знал, что и думать. Я вспомнил о разговоре с Джерри Соловэем, с Фрэнком Балистриери и понял, что угодил в западню.

Я сказал, что не хочу видеть его в своем отеле. Он парировал: “Я тебя понимаю, но тебе нужно еще разок меня внимательно послушать. Когда я сказал, что ты не уйдешь из корпорации живым, я подразумевал, что люди, которых я представляю, могут это устроить и даже больше. Тебе бы лучше отнестись ко мне серьезно. Ты умный малый, но лучше не проверяй мое терпение”.

Переварив услышанное, я продолжал пребывать в шоковом состоянии. Я позвонил Фрэнку Балистриери и сказал: “Ты втянул меня в то, на что я не договаривался, я бы никогда на подобное не подписался”. Я сказал ему: “Я понимаю, что назначения твоих сыновей на должности советников в компании имели деловую подоплеку, и я совершенно не против, но я против того, что сейчас происходит”.

Я посвятил его в детали разговора с Розенталем, и он отнесся к услышанному с большим пониманием. Он пообещал разобраться. Он предупредил, что единственным человеком, с которым я мог обсуждать сложившуюся ситуацию, был он – Фрэнк Балистриери. Он объяснил, что если я обращусь к другим людям, он сочтет это неуважением к себе. Он говорил крайне настойчиво. Этого я не ожидал.

Балистриери перезвонил через несколько дней. Он рассказал, что разобрался в ситуации, объяснил, что ничего не может поделать на данный момент, и попросил меня придерживаться указаний мистера Розенталя и оставить его на текущей должности.

Я спросил его, что Розенталь имел в виду, когда упомянул слово “партнеры”, ведь я купил компанию своими силами, я был благодарен ему за поддержку в получении кредита от Пенсионного фонда, но при всем уважении никаких партнеров быть не могло.

Но Балистриери ответил:“Мистер Розенталь сказал все верно”».

Глик несколько месяцев избегал Розенталя. Он боялся с ним пересекаться, поэтому постарался ограничить его деятельность. Он перестал звать его на собрания. Старался сделать так, чтобы тот был не в курсе событий. Отменял его распоряжения. Отклонял его предложения. И наконец, одним мартовским вечером 1975 года ночной кошмар Аллена Глика сбылся. Он ужинал в ресторане «Палас Корт» при «Стардаст», когда ему позвонил Розенталь. «Он сказал, что дело срочное. Мне нужно было приехать на какое-то собрание. Я спросил, в чем срочность. Он ответил, что это не телефонный разговор, но встретиться нужно. Я сказал, что предпочел бы обойтись без этого. Сказал, что мы разберемся утром, что бы там ни случилось.

Он продолжал: “Дело срочное, и выбора у тебя нет”.