Парадокс и контрпарадокс. Новая модель терапии семьи, вовлеченной в шизофреническое взаимодействие - Джулиана Прата

После того, как они рассказали все это терапевтам, мать в отчаянии обратилась к Эрнесто: "Ты должен сказать маме правду, Эрнесто. Ты делаешь это исключительно на зло нам или у тебя есть другие причины?"

Эрнесто, до того момента не сказавший ни слова, ответил, что он не виноват же в том, что не в состоянии выходить из дома. Его тон был инфантильный, ворчливый, капризный. Отец завершил эту часть разговора, задав вопрос терапевтам:

"Сегодня мы бы хотели узнать от вас вот что: правильно мы ведем себя с Эрнесто или неправильно? Может быть, нам следует что-то делать иначе?"

Во время происходившего в конце сеанса обсуждения команда терапевтов была единодушна в намерении избежать ловушки, расставленной семьей, то есть не поддаться усилиям всех ее членов вовлечь нас в их конфликт поколений, на это, в частности, был направлен вопрос отца. Ясно, что нельзя было вообще не отвечать на него, но не отвечать на него по сути было совершенно необходимо. Только так мы могли избежать дисквалификации, которые были более чем вероятны.

На этом этапе мы сочли целесообразным строить свое вмешательство на отношениях между Эрнесто и терапевтами. Команда подготовила эту интервенцию во всех деталях, попытавшись учесть все возможные немедленные реакции семьи, чтобы не угодить в какую-нибудь неожиданную западню. Мы полагали, например, что Эрнесто изо всех сил постарается вовлечь терапевтов в критику его родителей. Скорее всего он уже злится на то, что мы до сих пор этого не делали.

Ниже приводится запись завершения сеанса.

Мужчина-терапевт: Некоторое время назад Вы, синьор Лауро, задали нам очень важный вопрос: правы или неправы вы в своем поведении по отношению к Эрнесто. Наш ответ состоит в том, что это не имеет значения…

Отец (прерывая): Вы хотите сказать, что я не прав?

Мужчина-терапевт: Совсем нет. Я сказал, что не имеет значения, что именно вы делаете, поскольку проблема Эрнесто связана с нами, а не с вами. (Пауза) Почему? Потому что Эрнесто по-настоящему не понял, чего мы, терапевты, от него хотим, или, точнее, Эрнесто полагает, что мы как терапевты, даже если не говорим этого, на самом деле думаем: "Когда Эрнесто наконец повзрослеет, когда он станет мужчиной?" В этом и заключается его проблема с нами: если он действительно повзрослеет, то это будет означать, что он вовсе не повзрослел, поскольку, взрослея, он лишь подчинялся нашему требованию, как ребенок. Мы считаем, что именно об этой проблеме Эрнесто думает целыми днями, – проблеме, связанной с нами. И, по сути, он прав. Мы пленники своей роли психотерапевтов, и поэтому мы можем хотеть лишь того, чтобы Эрнесто повзрослел. Это реальная проблема для всех нас. Мы знаем, что Эрнесто, намереваясь стать мужчиной, выбрал себе для этого образец – своего дедушку. Может быть, теперь, чтобы повзрослеть, ему следует подумать о другом, своем собственном пути.

Эрнесто (прерывая и внезапно становясь оживленным и понимающим участником дискуссии): Вы говорите, что когда я взрослею соответственно вашим ожиданиям, я на самом деле не взрослею, потому что на самом деле я не провозглашаю свою (дальше – кричит) декларацию независимости!

Мужчина-терапевт: Именно так.

Эрнесто: Но с ними то же самое (показывая большим пальцем на родителей). Они тоже впутаны в эту историю… эти чудаки!

Мужчина-терапевт (уходя от опасности критики родителей): Это сложный вопрос, Эрнесто. Давай рассмотрим историю твоего возвращения к приему лекарств. В конце последнего сеанса мы отменили лекарства, не так ли? Мы этим давали понять, что считаем тебя готовым повзрослеть, фактически мы почти приказывали тебе взрослеть. А ты начал снова плакать, чувствовать себя больным, и твои родители снова стали давать тебе лекарства. Это показывает, что твоя проблема была и остается связана с нами. Заставив их снова дать тебе лекарства, ты тем самым сообщил, что хочешь сам решать, когда взрослеть и как взрослеть. Я бы не сказал, что это дух противоречия, скорее, как ты выразился, это декларация независимости по отношению к нам.

Эрнесто (агрессивно): Но тогда что мне делать с лекарствами?

Женщина-терапевт: Реши сам прямо сейчас, принимать тебе их или нет.

Эрнесто (нетерпеливо): Тогда я решаю прямо сейчас, что не буду их больше принимать!

Мужчина-терапевт (поднимаясь, чтобы положить конец дискуссии): На следующий сеанс вы придете после летних каникул, третьего сентября. У Эрнесто будет время подумать о своей проблеме с нами.

В течение всей этой беседы мать не произнесла ни слова, но напряженное выражение ее лица показывало, что она находится под сильным впечатлением от сказанного. Эрнесто, вновь ставший оживленным и общительным, дружески пожал руки терапевтам. Отец, медливший выходить из комнаты, неуверенно произнес: "Но… но в таком случае..? Вы можете дать мне надежду..?" На что терапевт отвечал простым жестом в направлении Эрнесто, уже вышедшего вслед за матерью из комнаты.

Вероятно, читатель уже спрашивает себя о причинах нашего твердого решения не входить в прямое обсуждение отношений между родителями и ребенком. Фундаментальная причина названа в седьмой главе, посвященной позитивному осмыслению ситуации. Ответ на вопрос отца, по сути, мог означать лишь одно из двух: 1) произвольное истолкование поведения родителей как причины поведения сына, то есть их критику; 2) произвольное истолкование поведения сына как намеренно провокационного, то есть негативную оценку поведения сына.

Ясно, что при любой из этих альтернатив терапевты были бы дисквалифицированы тотчас же или на следующем сеансе сыном, которому ничего бы не стоило обесценить иллюзию альтернативы, заявив (как он и сделал по отношению к матери), что он не виноват в своем поведении, что не может поступать иначе, или же родителями, которые пришли бы раздраженными и подавленными и объявили бы, что их попытки вести себя иначе оказались безрезультатными.

Это основная причина, но не единственная. В первые годы проведения наших исследований мы упорно придерживались заблуждения, что подросток не может стать "лучше", пока не удастся изменить внутрисемейные отношения, особенно отношения между родителями. Единственным способом достижения этого изменения было открытое обсуждение проблемы – интерпретация всего происходившего на сеансе как в терминах отношений между поколениями, так и в терминах отношений родительской пары с целью изменить то, что является "неправильным".

Главное, чего мы достигли, были отрицания и дисквалификации и в лучшем случае лишь поверхностный прогресс. Помимо этого, наши действия приводили и к более серьезной ошибке – адресованному подростку имплицитному сообщению, что необходимым условием его роста является изменение родителей.