Черный риелтор, или Квадратные метры жулья - Михаил Болле

Аркадий искоса взглянул на Митю, тяжело вздохнул и взял деньги в руки. Молча и быстро он вновь пересчитал стодолларовые купюры, а женщина так пристально смотрела на его руки, что даже вспотела от напряжения; лицо Любки покраснело, на правой щеке задергался нерв, и ему сразу подыграл левый глаз. Когда деньги были сосчитаны, Аркадий положил их перед ней:

— Ну, теперь твоя душенька довольна?

— Не обижайся, Филек, но так надежней, — сказала Любка.

— Я думаю, такое дело надо прямо сейчас отметить, — доставая из портфеля бутылку и пластмассовые стаканчики, предложил Митя.

— Ты, старик, как всегда, прав. Наливай! — подтвердил Аркадий.

Митя поставил три стаканчика на небольшой столик между Аркадием и Любкой и разлил аппетитно пахнущий дорогой коньяк. Люба тем временем засунула деньги в лифчик, нимало не стесняясь присутствующих мужчин. Затем все трое осторожно чокнулись. Люба осушала свой стакан, блаженно закатив глаза и не замечая ничего вокруг. А стоило бы, поскольку Митя и Аркадий, дружно переглянувшись, вылили содержимое собственных стаканов в урну, отчего в кабинке сильно запахло коньяком. Едва отдышавшись и занюхивая выпитое рукавом, Любка сказала сморщенными губами:

— Ух, какой крепкий, зараза. Филек, дай закурить.

— Да ты что, мать? Кто же здесь курит-то? Сейчас выйдем на улицу и спокойно покурим.

— Ну, тогда давайте поскорее, а то меня чего-то уже повело, — заявила женщина, неуверенно поднимаясь со стула и держась за стенку левой рукой.

— Все, дружно выходим, но тихо и молча, притворяясь совершенно трезвыми, — сурово приказал Аркадий, беря ее под одну руку и делая знак другу взять женщину под другую.

Через несколько минут Митя и Аркадий не то чтобы вывели, а скорее выволокли Любку из банка. Добравшись таким образом до такси, Аркадий открыл заднюю дверь и помог Мите усадить женщину на заднее сиденье. Когда они на минуту оказались с глазу на глаз, Аркадий не без иронии поинтересовался:

— И сколько же ты спирта добавил в этот коньяк?

— В процентном соотношении получилось семьдесят процентов спирта и тридцать коньяка. По крайней мере, так надежнее.

— Да уж. Хотя бы меня предупредил, а то вдруг бы я выпил — и что тогда?

— А тогда наверняка заплясали б облака и кузнечик запиликал бы на скрипке… Да все было бы нормально. Балдели бы вместе — только и всего, — виновато улыбаясь, отвечал Митя.

— Ладно, винодел фигов, слушай сюда. Держи бабки, — говорил тихо Аркадий, незаметно для Любки передавая деньги Мите, — и сразу езжай домой. Жди меня там. Только таксиста не останавливай прямо у подъезда, а выйди через два дома на перекрестке.

— Хорошо. Я все понял.

Затем они одновременно забрались в машину.

— Ну все, шеф, трогай. Сначала нас завези откуда брал, а потом молодого человека, куда он скажет. За него плата будет отдельная, можешь не переживать.

— Такое впечатление, что вы не в банк ходили, а в ресторан, — трогаясь с места, высказался таксист.

По прошествии сорока минут Любка и Аркадий, не раздеваясь, вошли в большую комнату теперь уже ее бывшей квартиры в Леонтьевском переулке. Их взорам представилась картина полной умиротворенности: Боряныч лежал с закрытыми глазами на диване в состоянии не просто полного, а абсолютного опьянения, а в ногах у него расположилась Танчура, подавшая слабые признаки жизни, — она что-то непрерывно бубнила себе под нос. Аркадий усадил Любку за стол, в центре которого стояла литровая бутыль из-под водки.

— Что, падлы, налакались уже? — зло рявкнула она.

— Да не обращай на этих упырей никакого внимания, — успокоил Аркадий, — давай лучше выпьем за все хорошее. — И он достал из куртки тот самый коньяк, что они не допили в банке.

— С тобой, Филечка, хоть на край света! С тобой, блин, я за что хошь выпью! — призналась Люба, глядя на него снизу вверх преданными глазами, и чуть не упала со стула.

Аркадий проворно наполнил стаканы, налив ей до краев, а себе самую малость. Затем подмигнул, чокнулся и поднес свой стакан к губам. Но пить не стал, краем глаза следя за тем, что делает Люба.

— За взаимопонимание!

— За взай-взай-взаймопоньмание! — повторила Любка и начала пить.

Пила она, как обычно, взахлеб, отчего коньяк тонкими струйками лился с подбородка на сбившийся шарф. Опустошив стакан до донышка, она с грохотом поставила его на стол. Аркадий немедленно протянул ей заранее прикуренную сигарету, а сам тем временем снова наполнил ее стакан. Любка вставила сигарету в перекошенный рот, затянулась и тупо посмотрела на Боряныча.

— Кстати, Любаш, давай посмотрим, ты деньги-то не потеряла?

— Я-то? Еще чего? — И она глупо заулыбалась, словно услышала хорошую шутку. — Шиш я чево потеряю! Вот они, родименькие!

Женщина полезла рукой за пазуху и попыталась достать деньги, но что-то ей помешало, и тогда она с силой дернула собственную кофту. С ее стороны это было очень неосмотрительно, поскольку пуговицы горохом разлетелись по всему полу, а сама Люба потеряла равновесие и рухнула вместе со стулом. При этом часть денег высыпалась на грязный паркет. Раздался глухой стон — женщина явно ушиблась. Аркадий присел перед ней на корточки и принялся собирать деньги, одновременно считая их и приговаривая:

— Ну, как же ты так неаккуратно? Давай-ка я тебе помогу, а то ты все растеряешь, — и засунул все, что успел собрать, в карман собственной куртки.

Однако какая-то часть денег еще осталась у Любки, и тогда Аркадий решительно сунул руку в ее лифчик. Он жадно нащупывал деньги, а пьяная Любка восприняла его поступок как желание заняться сексом. Это ей так понравилось, что она решила ему помочь, для чего перестала стонать, ругаться матом и попыталась самостоятельно расстегнуть до конца кофту и снять бюстгальтер. При этом она даже закатила глаза, словно бы в предчувствии будущего экстаза, и прохрипела:

— Ну, давай же, давай, мой хороший. Разорви меня, как кошку драную…

Аркадий брезгливо поморщился, быстро извлек оставшиеся деньги и положил их в тот же карман, где уже покоилась первая часть добычи. Затем, по-прежнему сидя на корточках, приподнял левую штанину брюк. К его левой щиколотке была привязана пачка фальшивых баксов, собственноручно отпечатанных им вчера вечером на цветном принтере. Он почти насильно вложил их в руку пьяной Любке, сопроводив свои действия наставлением:

— Держи крепко и больше не падай. Давай-ка я тебя подниму.

— А мы что? Трахаться не будем? — обиженно среагировала Любка на действия милого Фильки. — Я это делаю по-королевски.

— Не сомневаюсь, — усмехнулся Аркадий, — но сейчас не время. А вдруг Боряныч проснется?

— Да насрать мне на этого Боряныча! Он же трахал при мне Танчуру! А я-то чем хуже? Понимаешь? Прямо при мне ее, суку такую, драл!