Революция - Александр Михайлович Бруссуев

свои желания и желания окружающих нас людей. Пусть не будет похоти, пусть будет свобода! Пусть не будет гордыни, пусть будет достоинство! Пусть не будет смирения, пусть будет естественность! То, что ложные религии делают за деньги, мы будем делать бесплатно, а, стало быть, от души! Пусть уйдет ложь и придет Истина!

Какие-то люди расставили вокруг двух онемевших и потерянных парней черные свечи и зажгли их. Тойво посмотрел на пол и обнаружил, что они стоят в самом центре пентаграммы, по лучам которой теперь плясали огоньки пламени и плавился черный воск.

— Мы взовем к Истинному и Сущему! Время пришло, братья и сестры! — Распорядитель дернул за кушак своей мантии.

Словно по команде тоже самое проделали все собравшиеся в церковном зале. Пояса освобождали рясы, и те, распахиваясь, принялись скользить с плеч на пол. Большинство собравшихся оказались теперь одеты в костюмы Адама, другое большинство — в костюмы Евы. Меньшинством были, как раз, Ритола и Антикайнен.

— Да они совсем распоясались! — нашел в себе силы сказать Вилье.

Женщин и мужчин в церкви собралось, на первый взгляд, поровну. Да так оно и было на самом деле: каждой твари — по паре. Женщины были, в основном, молоды, но встречались и достаточно пожилые. Мужчины же, наоборот, за редким исключением, пребывали в состоянии возрастного увядания.

Их внешний вид заставил Тойво забыть о красоте женских тел и содрогнуться от отвращения. Несмотря на отвислые пуза и морщинистые ягодицы старички с каждым мгновением делались все похотливее и похотливее.

— Настало время открыть все 19 ключей, чтоб Отец наш соединился с нами в нашем торжестве Жизни! — по мере произнесения своей речи стало очевидно, что и Мессиру не чуждо ничто мирское.

— Ol sonuf vaoresaji, gohu IAD Balata, elanusaha caelazod: sobrazod-ol Roray i ta nazodapesad, Giraa ta maelpereji, das hoel-qo qaa notahoa zodimezod, od comemahe ta nobeloha zodien; soba tahil ginonupe pereje aladi, das vaurebes obolehe giresam, — голос Распорядителя летал под сводами церкви, ломая тишину ночи.

— Что за тарабарщина? — скривился Вилье и попытался сдвинуться с места. Но ноги словно бы приросли к месту.

— Это древний язык давно ушедших народов, — проговорил случившийся поблизости Резчик. Он тоже оказался гол, как сокол. Даже свой пистолет куда-то дел. У Тойво закономерно возникло подозрение, что он его запихал себе в одно укромное место. Антикайнену было ужасно неловко за всех этих голых людей. Ладно бы, дело обстояло в бане! И возможности сдвинуться с места у него не было, ноги загадочно отказывались повиноваться.

«Я правлю вами», — говорит Бог Земли, — «властью, вознесенной с земли до небес, в чьих руках солнце — сверкающий меч, а Луна — пронзающее пламя; ваши одежды находятся средь моих одеяний, власть эта связывает вас воедино, как ладони моих рук и озаряет ваши деяния светом Преисподней» — переводил слова Резчик, нимало не смущаясь неприязненных взглядов парней.

Голый народ начал шуметь и двигаться. Женщины, закрыв глаза, принялись издавать приглушенные стоны, мужчины — гаденько кряхтеть и скалиться. Все они дружно закачались из стороны в сторону, руками поглаживая свои потные тела. Если бы можно было стошнить, то и Вилье, и Тойво это бы непременно проделали. Но они были голодны уже десять часов, так что такое развитие событий само собой исключалось.

— Casarem ohorela caba Pire: das zodonurenusagi cab: erem ladanahe, — торжественно возвестил Мессир и сделал паузу. Покопался где-то в подставке для Святого писания и выудил кожаную флягу.

— Сейчас полакает святой водички и дальше примется орать, — заметил Ритола.

Пока Мессир судорожно делал глоток за глотком, прочий народ замер и затих, словно кто-то нажал на паузу. Только неугомонный толмач, то есть, Резчик, вполголоса интерпретировал прозвучавшую фразу:

— Я учредил для вас закон, управляющий святыми, и передал вам жезл в своей высочайшей мудрости.

На щеках у Распорядителя заиграл румянец, он оторвался от фляги, сдержанно рыгнул в кулак и продолжил.

— Pilahe farezodem zodenurezoda adama gono ladapiel das home-tone: soba ipame lu ipamus das sobolo vepe zodomeda poamal, od bogira aai ta piape.

Голые застонали и закряхтели с удвоенной энергией.

— Вы возвысили свои голоса и присягнули Ему — тому, кто живет, торжествуя, у кого нет ни начала, ни конца быть не может; тому, кто сияет как пламя посреди ваших дворцов и правит средь вас, как жизненное равновесие, — объяснил смысл слов «умник».

Тойво внезапно ощутил, что ему холодно, и озноб пробирает его до самых костей. Рядом зашмыгал носом Вилье — вероятно, и ему сделалось зябко. Прочие же участники церемонии, наоборот, покрылись потом. Или они были закаленными ребятами, или холод их уже не брал.

Антикайнен почувствовал головокружение и легкую тошноту. Заболел он, что ли с таких приключений? Взгляд его нечаянно остановился на Чаше, точнее, на ее перевернутых глазах. Понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что и она смотрит на него. Да что там смотрит — она вперила в него свой взор, что называется, просто сверлила его своим взглядом.

  Letэs have a Black celebration, Black Celebration Tonight

  To celebrate the fact of another black day that we've seen the back

  I look to you how you carry on when all hope is gone.

  Can» t you see?

  Seem like paradise your optimistic eyes

  To someone like me.

  I want to take you in my arms

  Forgetting all I couldn't do today

  I look to you and your strong belief

  Me, I want relief tonight

   Consolation I want so much

  Want to feel your touch tonight

  Take me in your arms forgetting all you couldn't do today.[7]

— Piamoei od Vaoah! — перешел на крик Мессир. Да, у него, бесспорно, здорово получалось выступать перед народом. Особенно — голым народом, который после этого вопля начал разбиваться по парам, тройкам и даже четверкам.

— Посему же, покажись немедленно! — донесся до слуха Тойво, словно откуда-то издалека перевод Резчика.

У него разом потемнело в глазах, в ушах раздался звон, сердце бешено забилось и, вдруг, остановилось. Церковь, развернутая в своем бесстыдстве Чаша, истекающие похотью мужчины и женщины, одинокий «умник»-толмач, товарищ по несчастью Вилье — все это куда-то делось. Остался только белый свет вокруг и козел, сидевший почему-то на корточках. Ни пола под ногами, ни потолка над головой — ничего. Только свет, козел и он.

— Пан или пропал? — спросил козел вполне по-человечески.

— Пан, — не задумываясь, ответил Тойво.