Революция - Александр Михайлович Бруссуев

— Точно, — сказал он. — Пан — это я.

Антикайнен не удивился. Удивляться тут как раз было нечему. Он заснул, стоя в церковном зале, и теперь грезит разговаривающими козлами. Это все голая поэтесса, будь она неладна! Ее взгляд обладает гипнотическими свойствами. Вот он и поддался. Нужно срочно пробуждаться. Но как?

Надо пустить кровь — вот и все: избавление от сна гарантировано. Он достал из кармана расческу с заточенным краем и повертел ее в руках. Вскрыть вены козлу — вон он с каким любопытством смотрит — был бы лучший вариант. Но до него не дотянуться — руки коротки. Тогда придется это сделать самому себе.

Тойво осторожно провел острой кромкой по левой ладони и сморщился от боли. Эк, его торкнуло! Порез саднит даже во сне. Крови собралось целая ладошка. И что теперь? А теперь брызнуть ею на животное.

Он махнул рукой, и багровые капли веером полетели в козла. Тот не попятился и не попытался уклониться. Кровь, долетая до его шерсти, с шипением испарялась. Проснуться Антикайнену не удавалось.

— Что это вы тут делаете? — раздался голос из ниоткуда. Козел в ответ снова рассмеялся.

— А, понятно: клятва на крови и все такое, — предположил тот же голос.

— Кто это? — спросил Тойво.

— Это Свет, — ответил козел. — Вал, Баал, да мало ли имен ему вы, человеки, дали!

— И мы в его зале?

— Именно! — радостно заблеяло животное (Val Halla — зал Вала, Вал — valo — свет, в переводе с финского). — Валгалла! Следующее воскресенье за Пасхой — это наш праздник (Valkea Sunnuntai — ныне, так называемое, «Фомино» воскресенье).

— А там тогда кто? — Тойво почему-то кивнул себе за спину. — Они в кого верят?

— Проще ответить, в кого они не верят, — оскалился козел. — Они не верят в Творца, бог их — сплошное надувательство. Бездушные люди! Еще в свое время главный поп, Папа Григорий 1 (6 век), говаривал: «Молитесь Сыну Божьему, а не Богу-Солнцу». То есть, не Бальдуру, как его величали тогда, а разрешенному и одобренному попами бого-человеку.

— Ну, а мне с того что? — спросил Антикайнен.

— Так ты сейчас перед богом-то и предстанешь, — объяснил Свет.

Вполне возможно, что трактовать эти слова можно было самым простым образом: ты помрешь. Тойво, забыв о порезанной руке, нервно прошелся взад-вперед. Это было интересное ощущение, словно шагаешь по воздуху. Покидать мир живых, даже тот, где развлекались разными религиями люди, пока еще не хотелось.

— А можно не представать ни перед кем? — странный вопрос возник сам собой.

— Можно, — согласился Пан. — Да нельзя.

— И что же мне остается делать? — Тойво совсем растерялся.

— Выбирай, — ответил Свет. — Твой путь — тебе по нему идти.

Антикайнен за все свои четырнадцать лет еще ни разу не стоял перед проблемой выбора. Все как-то получалось без особого напряжения. И сейчас он не мог себе представить, что ему нужно, собственно говоря, решать. Да и каков в этом смысл, коль все люди идут куда-то не в том направлении? Может, затеряться в толпе и идти, куда влекут?

— Так неужели Создатель ничего не может со всем этим поделать?

— О, может! — обрадовался козел. — Еще как может! И, поверь мне, когда будет достигнута точка невозврата, Он это сделает!

— Он уже это делал! — добавил Свет. — От тебя тоже зависит, насколько скоро это случится. Ауфвидерзейн!

— Zodacare, eca, od zodameranu! — завопил Мессир.

— Открой тайны своего творения! — вторил ему Резчик.

Тойво тяжело дышал, с левой ладони у него капала кровь, в правой была зажата расческа. Вилье, образовавшийся рядом, выглядел бледным, как смерть. Он мелко-мелко тряс головой, словно в панике отгоняя от себя какие-то дурные мысли.

— Odo cicale Qaa! Zodoreje, lape zodiredo Noco Mada, hoathahe Saitan!

— Будь ко мне благосклонен, ибо я равен тебе! Истинный почитатель высочайшего и несравненного Короля Ада!

Лишь замерли последние слова Распорядителя, как откуда-то снизу раздался глухой раскатистый удар, словно лопнула гигантская струна, либо в гигантский бубен зарядили гигантской колотушкой.

— Первые Врата открыты! — сказал Мессир и повернулся к возбужденной аудитории своим старческим задом.

11. Черная Месса (продолжение)

Конечно, скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается. Сама по себе Черная Месса — это всего лишь кривое отражение обычных церковных служб. Люди, которые балуются участием в таковой, вероятно не слишком сильно умеют напрягать свое воображение, поэтому и ритуалы, в свою очередь, такие же, только наоборот.

После открытия первых Врат весь голый истосковавшийся народ потянулся целовать священника и прикладываться к алтарю. Поцелуи поочередно принимали Мессир и Чаша. Распорядителя звонко чмокали в зад, и распростертую поэтессу лобызали тоже, но, опять же, не в голову. После этого пришло время заниматься другими делами.

Врата теперь должны были открываться одни за другими, в любой момент сатана или какие-нибудь его подручные могли возникнуть и присоединиться к сатанистам. Ох, уж этот сатанизм, право слово!

Несомненно, для пущей важности требуется жертва, что же, без нее не обходилась и эта служба. Бытует превратное мнение, что таковой должен быть ребенок и желательно некрещенный. Но сатанисты, пусть и утратившие «ложный» стыд вместе с одеждами, все-таки сами, в основном, вышли из народа. Из небедного, жаждущего развлечений, но народа. Убивать детей — это государственное дело. Коль преследуется благая цель, то никого не жалко. Царь Ирод в свое время не погнушался отдать приказ, а его подчиненные, специально обученные, не преминули этот приказ исполнить. Ироды и сейчас никуда не подевались, удерживаемые на своих местах экспертами по контролю за людским повиновением. Без этого, вроде бы, и царями не сделаться.

Ну, или маньяки убивают, но они, как правило, в стаи не собираются. Да и уничтожает таких нелюдей само общество. Впрочем, как и любой обычный человек: увидел маньяка — мочи его, козла.

Поэтому сатанисты на берегу Оулуярви подыскивали для этих целей кого-нибудь юного, не испорченного общественными предрассудками. Обязательно, конечно, парня. А еще лучше — двух. Они были предоставлены во время мессы сами себе, а точнее — вызванному из преисподней демону. А тот уже распоряжался с жертвенными людьми по своему разумению. Стравливал между собой, разрывал на части, обращал в сатанизм — уж лучше жертвовать кем-то со стороны, нежели своим сатанистом из слаженного сатанистского коллектива.

Вилье полностью абстрагировался от затевавшейся оргии, ему становилось худо, да, причем, так худо, что он завыл. Вой получился слабый, поэтому никто из прелюбодеев на него не отреагировал. Зато отреагировал Тойво. Что-то или кто-то бился в его разум, порой, он даже начинал видеть